Ей не ответили. В комнате никого не было.
Утром в кафетерии было многолюдно: переговаривались взрослые, визжали дети – радовались жизни и жуткому завтраку, который им не с чем было сравнить. В последний год качество еды резко упало. Айрис не знала почему. На ферме она, как и большинство никтианцев, не работала уже с шестого года – в зале управления решили «рационализировать» производство и по воскресеньям на ферму уже никого не пускали. Айрис не хватало ощущения солнечного тепла, проникающего сквозь стеклянный купол.
Элиас сегодня не работал за стойкой, а жаль.
Айрис и Эбби, взяв тарелки с завтраком, подсели к Раву и Витору за свой обычный столик у окна. На Никте сейчас 8:04 утра, североамериканское стандартное время – часовой пояс выбрали в «Никте Инк» с целью максимально увеличить число просмотров в прямом эфире. Спустя семь лет на Никте они по-прежнему жили по григорианскому календарю и соблюдали двадцатичетырехчасовой суточный цикл, хотя их планета не вращалась. Будто никудышные иммигранты, они так и не ассимилировались. Сейчас 8:04 утра также в Чикаго, в Мехико, на Галапагосских островах и в Белизе. В тех частях Земли люди ели на завтрак разнообразную пищу, а на Никте их кормили каждый день практически одним и тем же: каждому полагался ломтик хлеба с бурой белковой пастой и иногда, если повезет, немного фруктов. Сегодня фрукты отсутствовали. С урожаями было плохо. На кухне заканчивались продукты.
– Привет, – сказал Рав.
– Доброе утро, – ответила Эбби.
Витор поднял глаза. Он собирал пальцами последние крошки с оловянной тарелки. За его спиной, за окном, розовели под раскаленным голубым небом песчаные дюны. Когда они только прибыли, это был такой экзотический вид! Сейчас он стал чем-то вроде экранной заставки – ненастоящий, не стоящий внимания. Айрис села рядом с Равом, Эбби напротив.
–
–
Две недели назад Витор пожаловался, что скучает по родному языку, и она каждое утро приветствовала его на португальском. Кроме него, никто на планете по-португальски не говорил. Из практических соображений в «Никте Инк» специально не набирали больше одного носителя каждого из отличных от английского языков.
– Как дела? – поинтересовалась Айрис. Она откусила жесткий зернистый хлеб. Паста на вкус напоминала водянистую смесь бобовых и какао.
Витор потер лицо.
– Очень плохо спал. – Он правда выглядел помятым, под глазами залегли темные круги.
– И я, – со слабой улыбкой добавил Рав. – А все потому, что слышал, как ты всю ночь вздыхаешь и крутишься.
– Извини. Я не виноват.
– Понимаю, брат.
«Кто-то наблюдает за нами в прямой трансляции, – думала Айрис. – Человек, знающий наши лица лучше собственного». Время от времени она напоминала себе об этом. «Насколько мы знамениты? – размышляла она. –
Айрис редко забывала, что за ними наблюдает Норман, но не помнить, что в каждый конкретный момент происходит на Земле, получалось само собой – ведь она так далеко. Вот сейчас кто-то сидит на диване, стучит по клавишам ноутбука, переключаясь между разными помещениями Центра, пока на минуту или две не остановится на завтраке жителей отсека
– Почему ты не мог заснуть? – спросила Айрис, просто чтобы поддержать разговор. Она знала, почему Витор не спал. Иногда сама всю ночь прислушивалась к дыханию Эбби на фоне низкого металлического гула Центра.
– Не знаю, – отозвался Витор.
Он скучал по Земле, вот почему. Когда Айрис познакомилась с ним в калифорнийской пустыне, Витор был симпатичным и ухоженным, но теперь он, как и все остальные, словно потух и усох. Смуглая кожа и черные волосы посерели. Как и большинство мужчин на Никте, в том числе Рав, Витор отрастил бороду и длинные волосы, которые закручивал в узел. Одни и те же волосы, одна и та же одежда, одно и то же состояние недоедания.
– Таблетку принимал? – поинтересовалась Айрис.
– Они заканчиваются. Ты же знаешь.
Из-за того, что снабжение шло на убыль, Витор не мог нормально работать. Ему было скучно с этими людьми, которых он не считал своими друзьями. Его грызла тоска по больничной неразберихе в Сан-Паулу. По пиву на балконе после работы. По знакомствам с парнями в баре на основе полной анонимности. Возможно, родители в конце концов приняли бы его таким, какой он есть.