Всё, чего ты хотела

Она была чертовски миленькая, эта Норма, человеческий детеныш, которому не суждено увидеть Землю и которому придется знакомиться с традициями предков сквозь дымку расстояния, как иммигранту второго поколения. У Нормы были мамины глаза и папины золотистая кожа и темные волнистые волосы. В Центре все сходили по ней с ума. Ведь это был первый увиденный ими за несколько лет младенец. Когда Юко и Карлос входили в комнату, все глаза устремлялись на них: несут ли они Норму. За ней всегда тянулась вереница поклонников: ее хотели подержать на руках, потрепать по пухлым щечкам, потискать ручки в ямочках, вдохнуть кисло-сладкий аромат ее темечка или просто зачарованно любоваться ее личиком. Она была как наркотик, как чудо. Утомленная вниманием, Юко уходила к себе, чтобы спокойно покормить ребенка, и часто рыдала, сожалея, что она не на Земле, с мамой. Она наконец поняла, что наделала.

Айрис скучала по своей старой квартире в Клэптоне. По Киран. Выражение «лучшая подруга» звучит немного по-детски, но оно идеально подходило к Киран – она была лучшей.

Да, на Земле встречалось совершенство, но только иногда.

Кто знает, что сталось с Киран. Возможно, она все еще бегает на свидания к Бену. А может, он все же оставил жену и они с Киран узаконили свои отношения. Или она его бросила и вышла за хорошего индийского парня, как всегда хотела ее мать, и была свадьба, длившаяся много дней подряд, и она не вспомнила об Айрис, ни разу не вспомнила.

Она скучала по ортодоксальным еврейским семействам, шагающим по улицам в Верхнем Клэптоне, – все в черном, как пришельцы из другого века. Они странным образом служили ей утешением, эти цепляющиеся за прошлое люди, которые не желали меняться, хотя весь остальной мир не желал останавливаться. Они напоминали ей об отце. Наверное, после своего религиозного озарения он одевался так же, но она точно не помнила.

По нему она не тосковала. Слишком давно это было. Он теперь в еврейском раю. Верят ли евреи в рай? Айрис и этого не помнила. Все сведения об иудаизме она почерпнула из телевизионных передач и фильмов: менора и кипа, суп с кнейдлах, геноцид еврейского народа да заунывные молитвы на древних мертвых языках. На Никте было несколько евреев, например Эбби. Ее мать была еврейкой-ашкенази, отец – чернокожим. Айрис и Эбби обе были наполовину еврейками, наполовину гойками, только еврейская половина Эбби была правильной.

Но то земные правила. По ним она пока еще не скучала.

19 Нет места лучше, чем родной дом

Айрис проснулась с кислым искусственным привкусом вишни во рту. Ей снились сладости. Автоматическое затемнение наполовину отключили, чтобы создать видимость восхода, хотя свет потом всегда таким и оставался – золотым и мягким, как в восемь утра.

Будильник смолк; стих записанный в Калифорнии восемь лет назад предрассветный птичий хор. Айрис с верхнего яруса кровати посмотрела вниз, на Эбби:

– У вас в США были «Харибо»? Ну, такие конфетки? Жевательный мармелад?

– Не помню, – без особого энтузиазма ответила Эбби. – Я не любила сладости. – Похоже, она давно уже не спала и сидела в постели, потирая глаза. На Никте свирепствовала повальная эпидемия бессонницы. Длинные каштановые локоны Эбби поблескивали на свету. Ее смуглая кожа отливала желтизной.

– А я бы сейчас палец дала себе отрезать за пакетик тех конфет, – объявила Айрис. – И я нисколько не преувеличиваю.

Эбби перевела взгляд вверх, на Айрис, но поддерживать разговор явно не стремилась. Она возилась со своим обручальным кольцом, примеряя его на разные пальцы. Безымянный стал слишком тонким. Кольцо она начала носить недавно и надевала только в спальне, где не было камер. Выходя из комнаты, она прятала его в карман. С мужем она развелась много лет назад, еще на Земле.

– Нет, правда, – не унималась Айрис. – Раньше я редко их ела, но сейчас точно не отказалась бы. Жертвую любой палец, даже указательный. Вот, можешь отрезать у меня указательный палец на правой руке…

– Брось, подруга. Лично я голову дала бы отрезать к чертовой матери за кусочек чизбургера.

Эбби проснулась в дурном настроении. Никта ее напрягала.

Семь лет – на Земле довольно долгий срок: можно трижды влюбиться и разлюбить, сменить профессию, произвести на свет несколько новых человечков, постареть. Ничего из этого ни с Айрис, ни с Эбби с момента появления в Центре не произошло. Разве что в волосах добавилось по паре седых прядей да кожа побледнела до болезненного оттенка. Они легко приобрели честную худобу, о которой когда-то мечтали, но это принесло им мало удовольствия – ведь каждый день они одевались в одни и те же сильно поношенные и бесформенные вещи.