Всё, что имели...

Зое вспомнилось, что жених Фроси Грицай Миша Рукавицын присылал веселые письма о лыжных прогулках по тылам врага — и погиб; Петя писал о елях, кострах и зайчишке и — ранен. И выходит, что тот и другой, по словам Фроси, сочиняли, писали не о том, что с ними случалось на страшном фронте. «Зачем они лукавили в письмах?» — удивлялась она. И вдруг где-то внутри раздался насмешливый голосок: «А ты, Сосновская, разве не лукавила в письмах на фронт? Почему не написала Пете, что «проела» свое лучшее платье, пошла с Ольгой Вандышевой на рынок и обменяла его на два стакана гречневой крупы и кусок мыла, а теперь опять заглядываешь в свой чемоданчик да примеряешься, что бы еще отнести на рынок. Не написала, скрыла. Почему? Для какой цели? А вспомни свое новогоднее письмо на фронт? Ты описывала веселый праздничный ужин в столовой, но о том, что поужинали перловой кашей да выпили по стакану крепкого сладкого чая, умолчала. Почему?..»

В этот же день Марина Храмова приехала с попутной машиной в инструментальный цех и увидела Женю Смелянского за неожиданной работой: тот сбрасывал с крыши снег, «Ничего себе, оч-чень интеллектуальным дельцем занят инженер», — оскорбилась она за него и крикнула:

— Слезай, высокообразованный снегоочиститель!

— Можно сделать перекур! — отозвался он и, оставив на крыше лопату, спустился по лестнице наземь, подошел к ней. — Здравствуй, Марина. Рад видеть тебя в добром здравии и, как всегда, красивой.

Она заулыбалась, сняла варежку, протянула ему руку.

— По своей охоте или по принуждению снег швырял?

— Зоя приказала. Выполнял комсомольское поручение.

Не поняв шутки, Марина Храмова проворчала:

— Выговор ей вкачу за такое поручение. Это же профанация, это же непонимание смысла комсомольской работы.

— Ну, ты как с трибуны чешешь… Пошутил я. Сам вызвался.

— Не инженерским делом занимаешься, Женя.

— Ошибаешься. Там, — кивнул он на крышу, — я обдумывал геометрию нового резца.

— Эх, Женя, думается мне, что не здесь, не в инструментальном цехе твое место. У тебя талант, конструкторское бюро — вот где ты нужен, — убежденно сказала она, веря, что Евгений Смелянский далеко пойдет. Конечно, думала она, приличного начальника из него не выйдет: характер не тот, но конструктором он может стать видным. Всем известно, что конструкторы из оружейников ходят в чести и славе, орденами их награждают, почетные звания им присваивают. Именно таким она видела в будущем Евгения Смелянского, а рядом с ним ставила себя — хранительницу их домашнего очага.

— Я краем уха слышала от Ладченко о рабочем Грошеве, который с температурой вышел на работу. Это же подвиг! — продолжала Марина Храмова, сменив тему разговора и решив, что если Женя Смелянский не высказал возражений относительно конструкторского бюро, значит, зернышки, что еще раньше брошены ею, прорастают!

Смелянский хмуро ответил:

— Работает Грошев… А ты знаешь, как называет его поступок Зоя? Дуростью.

Марина Храмова усмехнулась.

— От Сосновской другого не жди, бескрылая она… Я уж подумываю о том, что не может она быть молодежным вожаком, заменить ее надо.

— А ты поговори об этом с нашими ребятами. Они души в ней не чают.

Это было слишком! От его слов Марина Храмова готова была взорваться, но, умея сдерживать себя, сказала:

— К мнению ребят я всегда прислушиваюсь…

7

Редактор заводской многотиражной газеты Семен Семенович Маркитан любил описывать дела героические и необыкновенные. Иногда он похаживал даже в здешний госпиталь, разговаривал с лечившимися там ранеными, описывал их былые фронтовые дела. Вот почему, услышав от Марины Храмовой о Грошеве, он заинтересованно воскликнул:

— Вот это материалец! — его творческая фантазия так разыгралась, что он готов был посвятить Грошеву целую полосу.

Маркитан считал себя газетчиком военного времени. После окончания ФЗУ он работал в сборочном цехе и страдал мало кем признаваемым увлечением — писал стихи, которые иногда печатались в заводской многотиражке и в областной газете. Но чаще в тех же газетах помещались его статьи и корреспонденции о делах цеха и завода. Наверное, по этой-то причине, когда прежнего редактора — политрука запаса — отправили на фронт, в парткоме вспомнили о местном стихотворце и рабкоре. Тогдашний партийный секретарь Александр Степанович Кузьмин сказал ему:

— Есть мнение отдать в твои руки заводскую печать. Командуй нашей газетой.

Тогда же в парткоме рассудили, что с бронью на оружейников будет весьма и весьма туго и что невоеннообязанного из-за поврежденного еще в детстве глаза редактора никакой военкомат не тронет. Человек дисциплинированный и совестливый, придерживающийся правила: надо, значит надо, Маркитан согласился, и газета, как ей и положено, выходила регулярно.

На днях при встрече парторг Леонтьев шепотком заговорил с ним:

— Хочу спросить, Семен Семеныч: тебе не грозят устроить «темную»? Возможно, кто-нибудь пытался огреть из-за угла?

Маркитан оглянулся по сторонам и тоже шепотом ответил.:

— Да что вы, Андрей Антонович, ничего такого не было, не замечал.