Всё, что имели...

Это замечала и Зоя, когда приносила в цех почту. В первое время она и сама побаивалась, получая весточки от мамы из дома, а от Пети — с фронта. Теперь мама пишет: слава богу, отогнали немца от города, полегче стало, а Петины письма приходят из тылового госпиталя. Ранение у него, как он выражается, пустяковое, занят самообразованием, наметил прочесть все книги из госпитальной библиотеки… Ну, в «самообразование» Зоя верила, а что касается пустякового ранения, тут Петя опять сочиняет. С «пустяковыми» командиров подолгу в госпиталях не задерживают.

Сегодня она принесла письмо Никифору Сергеевичу, и он, при ней же прочитав его, забеспокоился:

— На-ка вот, читай… С армейской службой, пишет, распрощаться придется по ранению, отвоевался, выходит… А куда ж ему теперь? — вслух рассуждал Макрушин.

— Пускай сюда едет! — воскликнула Зоя.

— Так и пропишем.

Планерки в директорском кабинете были недолгими. Рудаков сразу же потребовал от начальников цехов и служб предельно ясных и кратких докладов.

— Нечего сказать — молчи и слушай! — обрывал он иных любителей многословия.

А на этот раз планерка затянулась. Председатель завкома Лагунов, извинившись, что отрывает у товарищей дорогие минуты, заговорил об индивидуальных огородах для рабочих и служащих.

— Землю нам выделили, и теперь важно, чтобы она пустой не осталась.

— Этого допустить нельзя! — сказал Рудаков. — Докладывай, что мешает освоить землю?

Лагунов продолжал:

— Помеха пока одна — нет посевной картошки. Я уже позондировал почву. Городские торгующие организации посевного картофеля не имеют. В горсовете сказали, что надо обратиться в ближайшие колхозы и совхозы. Я переговорил кое с кем из сельских товарищей, даже с теми, которым помогали мы волков гонять. Картофель у них найдется, но без разрешения райкома или райисполкома не имеют они права дать нам ни единой картофелины.

— Логично и законно. Дело серьезное. Придется мне, Константин Изотович, съездить в район. Я знаю кой-кого из тамошних товарищей, — вызвался Леонтьев.

— Так и сделаем, — согласился Рудаков. — Думаю, что нам полезно взглянуть на огородную проблему шире, — продолжал он. — Надо занять картофелем приличную плантацию для подспорья заводским столовым.

— Справимся ли? — усомнился Лагунов.

— Ну, если начинать с того, что «справимся ли», дело не пойдет. Надо справиться, Иван Сергеевич! Надо, чтобы следующая зима была для нас не такой сложной, как прошлая. Здесь многое зависит от нашей разворотливости! — твердо ответил Рудаков.

— Ясно. Плантацией тоже займемся, — отозвался Лагунов.

После затянувшейся планерки в директорском кабинете, кроме Леонтьева, задержался начальник деревообрабатывающего цеха.

— Извините, Константин Изотович, что вынужден обратиться. Понимаю: нынче речь шла о делах важных и нужных, но меня беспокоят производственные болячки, — заговорил он и пожаловался на инструментальщиков, от которых не все получил, что требуется, и заключил: — Прошу вашего воздействия на Ладченко.

— Ладченко? Это кто такой? — как бы с недоумением, но сурово спросил Рудаков.

— Константин Изотович, я серьезно прошу. Не до шуток мне.

— Серьезно? И даже не до шуток? Не верю! Если бы вам действительно было не до шуток, вы обратились бы в инструментальный отдел, а не к директору. Ваше обращение не по адресу. Оно меня не касается. Объявляю вам выговор, что и будет отмечено в приказе. Все, разговор исчерпан!

Проводив начальника цеха, Рудаков повернулся к Леонтьеву:

— Молчишь?.. Готовишь обвинительную речь?

— Нет, не перестаю удивляться твоей способности разговаривать подобным тоном. Я так не могу, не умею.

— Тебе и не положено. Хотя… хотя из твоих уст не всегда медок льется.

— Вот и позволь не с медком, а с горчичкой спросить: не часто ли ты повторяешь — это меня не касается, то не касается?

— Каюсь, бывает перебор. И все-таки я стою на том, что если слышу от кого-нибудь: «Не могу стоять в стороне, все, решительно все касается меня», мне кажется, что вижу перед собой пустозвона. У человека есть, по крайней мере, должно быть главное дело, за которое он в ответе и которое воистину касается его.

— Прописная истина и не более, Константин Изотович.

— Согласен, Андрей Антонович, и в данном случае не претендую на оригинальность высказывания, как, должно быть, не претендовал на оригинальность поведения комбат, о котором я слышал однажды. Тому комбату было приказано удерживать высоту, и он удерживал, бил по неприятелю из всех видов оружия, которое было в распоряжении его бойцов. Когда комбату сказали, что противник обходит, он ответил: «Это меня не касается, о том пусть думает начальство повыше, без приказа не уйду». Комбат не ушел, удержал высоту. Прошу прощения за громкие слова, но моя высота — завод, и я беру пример с того комбата, пытаюсь отстреливаться всеми видами оружия от любителей легкой жизни, которым хочется, чтобы за них кто-то решал, на кого-то воздействовал… На моей, на нашей высоте таким любителям не удержаться, на нашей высоте должен быть надлежащий порядок, и то, что нам велено делать, надо делать самым лучшим образом.