Всё, что имели...

Считая, что служба военкомом — дело временное, Статкевич тем не менее был благодарен Куницыну за науку, даже принял его совет ходить на работу при ордене и медалях.

— Не для того, Петя, чтобы новогорских красоток потрясать, а приходящие к тебе должны видеть, кто ты и что успел сделать, — пояснял майор. — Костыли — это не все. Есть в Новогорске один, за тысячу километров был ранен во время учений. Какой-то недотепа по неумелости швырнул не туда боевую гранату, и человек пострадал. Конечно, при исполнении служебных обязанностей, но тот, уволенный по ранению боец, на всех перекрестках вещает: кровь за Родину пролил… А тебе вещать не надо, у тебя красноречивые боевые награды.

Еще Куницын говорил, что военкому самому полезно бывать на предприятиях, и предупреждал: иные начальники будут пытаться ловчить, доказывать, что без такого-то или такого-то специалиста не обойтись, чуть ли не остановится производство, если его мобилизуют в армию, даже может быть и такое, что от военкома скроют военнообязанных, не имеющих права на отсрочку… Словом, уезжая, майор просветил своего преемника.

«Да, работенка нелегкая и хлопотная», — жаловался самому себе Статкевич, но все-таки был доволен, что не сидит без дела и что, по мнению того же Куницына, заменяет здорового, нужного фронту командира.

Позвонив парторгу Леонтьеву, с которым познакомился на недавнем совещании в горкоме, Статкевич сказал, что намерен посетить оружейников.

— Добро пожаловать, Петр Васильевич. Как будете добираться? Не подослать ли машину? — слышался в трубке заботливый голос Леонтьева.

— На военкоматовских дрожках приеду, — ответил Статкевич, а через час уже сидел в небольшом директорском кабинете.

— Что ж, Петр Васильевич, откровенно говоря, ваш визит не вызывает в душе восторга, но служба есть служба. Думаю, найдем общий язык, построим наши взаимоотношения на разумной основе, с учетом, разумеется, интересов завода, а значит, и государства, — сказал Рудаков.

— Возражений не имею, — по-военному четко ответил Статкевич. Он дивился и молодости заводского начальства, и тому, что не в пример другим руководящим товарищам, которые ныне одевались под военных, Рудаков и Леонтьев носили обычные костюмы, рубашки с галстуками. Ему даже показалось, что если бы Рудаков надел военную форму, то выглядел бы настоящим командиром: у него и выправка, и голос, и взгляд — командирские. Не отстал бы и Леонтьев, хотя тот и голосом, и взглядом помягче.

— Наши кадровые карты открыты, — заверил директор.

О Рудакове майор Куницын говорил, что он откровенен, хитрить не приучен, однако советовал не спускать глаз и особенно с команды заводской охраны, где под ружьем ходят и такие, которым найдется боевое дело на фронте. Когда Статкевич сказал об этом, Рудаков тут же пригласил по телефону Чернецкого.

Увидев старшего лейтенанта и уже зная, что он заменил майора Куницына, Чернецкий догадался, для какой цели прибыл на завод новый военком, и, представившись, начал:

— Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант, есть указание наркомата об усилении охраны оборонных тыловых объектов. Этим указанием я и руководствуюсь.

— Военкомату известно это указание. — Статкевич оглянул чубатого, розовощекого, полного сил и здоровья мужчину: — Есть приказ у военкомата: заменять бойцов охраны уволенными по ранениям фронтовиками и обученными женщинами. Это касается и начальствующего состава.

Слушая военкома, Леонтьев заметил, как полноватые щеки у Чернецкого побледнели, а в глубоко посаженных глазах затаились испуг и растерянность. Выдумщик Ладченко однажды сказал, что Чернецкий лезет вон из кожи, чтобы доказать свою привязанность к оружейному заводу, старается держать на высоте службу охраны, а все это потому, что боится фронта. И вот сейчас, видя настроение начальника охраны и понимая, что слова Статкевича имеют прямое отношение к Чернецкому, Леонтьев подумал, что Ладченко, пожалуй, прав. Подумал он и о полученном военкоматом приказе. Действительно, сам раненый старший лейтенант, еще не бросивший костыли, заменил майора Куницына, и будет логично, если такой же фронтовик заменит Чернецкого.

— Я не понимаю, что изменилось и почему вдруг возник вопрос о команде охраны, — проворчал Чернецкий.

— То есть как это не понимаешь? — удивился Рудаков. Он подошел к висевшей на стене карте с обозначенной линией фронта, далеко ушедшей на юг страны. — Тебе что, этого мало? Ты что, газет не читаешь, в обстановке не разбираешься или страусу уподобился, голову прячешь? — гневно говорил он. — Подумай и о другом: — Старик дядя Вася разве хуже службу несет, чем те, кто в сыновья или внуки ему годятся? Не хуже!

13

Инструментальный цех получил приказ наладить изготовление сегментов для пилы Геллера, которой резали металл. Эти сегменты хорошо были известны каждому, раньше их получали в готовом виде, заменяли ими износившиеся, и пилы делали свое дело. И вдруг — наладить изготовление!