Джастин выжидающе наблюдал с другой стороны бара, словно ему не терпелось увидеть шоу. Иногда я удивлялся тому, как хорошо мой брат меня знает, учитывая все препятствия, что я поставил на его пути много лет назад.
– Вторая – в том, что я хочу убить парня, с которым она встречается.
– Сын, это не… – вздохнул он. – Это неправильно.
– А третья проблема в том, что я хочу ее трахнуть.
– Аксель, – немного нервно сглотнул отец.
– По правде сказать, я только об этом и думаю. Какой-нибудь совет, папа?
– Это оказалось лучше, чем я думал. – Джастин хрипло рассмеялся; и не успел я опомниться, как смеялись мы все, хотя щеки отца все еще горели, и в конце концов он закашлялся, немного смутившись.
– У тебя много возможностей, – заметил отец.
– Ничего интересного, – усмехнулся я.
– Нет, это не так, – улыбнулся он.
– Пойдем прогуляемся.
Мы попрощались с Джастином и вышли из кафе. Мы отправились к пляжной набережной и молча прогуливались по ней, просто наслаждаясь временем, которое проводили вместе. Потом мы сели, и я посмотрел на отца: его очки в роговой оправе, вечная улыбка, волосы более длинные, чем нравилось моей матери, слегка развевающиеся на ветру. Мне захотелось закурить, но я не стал: знал, что он предпочел бы, чтобы я бросил.
– Пап…
– Говори, дружище.
– Если у меня когда-нибудь будут дети, я надеюсь, что буду хоть наполовину так же хорош для них, как ты для нас.
– Вы облегчили мне задачу.
Он заморгал, пытаясь сдержать эмоции, а я улыбнулся и лишь обхватил его за плечи, пока мы вместе смотрели на морскую синеву и сёрфингистов, выискивавших волны в лучах спокойного утреннего солнца.
По какой-то причине, когда я думала о Париже, мне всегда приходил на ум Клод Моне. На втором курсе я делала выпускной проект о нем и импрессионистской живописи. Я была очарована его решимостью – несмотря на первоначальное неприятие буржуазии, вызванное тем, что он порвал с традиционными ценностями искусства того времени, – а также его одержимостью в поисках цвета и неземного выражения света. Свободные, короткие, насыщенные мазки, яркие, светящиеся штрихи. Этот интерес к запечатлению мгновенного, неосязаемого, эфемерного. Это давало мне успокоение, как те моменты, которые хранишь в памяти, зная, что они никогда не повторятся. Это было волшебно. Он запечатлел непостоянство своими чистыми и контрастными цветами.
Его самая важная работа, та, что дала название движению, называется «Впечатление, восход солнца». Я хотела убедить себя, что это не было знаком. Восход солнца. Он.
В те дни я думала только о Моне.
Все, о чем я могла думать, – это Париж…
Мы сходили поужинать и провели весь вечер, изо всех сил притворяясь, будто все в порядке, но мы оба знали, что это не так. Я даже не была уверена, в чем проблема, но прекрасно чувствовала неловкое молчание, избегание определенных тем, взгляды, за которыми скрывались страхи и сомнения.
Я сняла туфли сразу, как мы вошли к нему домой, и босиком прошла на кухню за стаканом воды. Как только я выпила его и повернулась, Лэндон облокотился на стойку и серьезно посмотрел на меня.
– Что случилось? – Я шагнула к нему.
– Нам нужно поговорить о Париже.
– Думаешь, мне не стоит уезжать?
– Нет. На самом деле я думаю, что такая возможность выпадает раз в жизни и ты должна ею воспользоваться. Но это только все усложняет… – Он провел рукой по волосам, явно загрузившись. – Я люблю тебя, Лея, но ты поедешь туда с ним, за тысячи миль, и я не уверен, что смогу продолжать притворяться, что все в порядке.
– Что ты пытаешься мне сказать? – Я сглотнула.
– Что мы поговорим, когда ты вернешься…
– Ты бросаешь меня?
– Нет, потому что тут нечего бросать. Ты ведь сама никогда не хотела навешивать ярлыки на то, что между нами, так что мы даже не знаем, что у нас. – Он фыркнул и бросил на меня печальный взгляд. – Поезжай в Париж, воспользуйся этим и… разберись в себе. Выясни, чего ты действительно хочешь. И я не желаю знать, что будет происходить в эти месяцы между вами.
– Но ничего не будет.
– Лея, черт возьми, я не слепой.
– Что ты имеешь в виду? – Я была готова вот-вот расплакаться.
– То, что я вижу, как он смотрит на тебя. И что я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что у тебя все еще есть чувства к нему.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и прикусил губу, положив руки мне на бедра.
– Ты просто… делай то, что должна, но, когда вернешься, дай мне ответ. Если захочешь остаться со мной, тогда у нас будет что-то настоящее, мы будем нормальной парой. Потому что я не могу так больше жить. Понимаешь?
Я медленно кивнула, в горле стоял комок.
– И кто мы теперь, Лэндон?
Он вытер мои слезы и вздохнул.
– Мы два друга, которые всегда будут любить друг друга, несмотря ни на что.