Всё, что мы обрели

Свет ее фонарика двигался, освещая комнату, когда мы покидали ее и подходили к лестнице. Ступени скрипели под тяжестью наших шагов, но я слышал лишь стук своего сердца. Я дал Лее осмотреть ее бывшую комнату и терпеливо подождал на пороге.

Затем мы направились в кабинет Дугласа.

Я не был готов ко всему, что почувствовал, когда вошел туда. Увидеть его картины, прислоненные к стенам, краски и пару мольбертов. Я тяжело сглотнул и усилием воли постарался держать себя в руках, когда всхлипнула Лея.

– Все хорошо, – прошептала она сквозь темноту. – Это просто… минутная слабость. Но я могу это сделать, Аксель. Я хочу сделать это.

Она начала переставлять картины, а я помогал ей, отодвигая некоторые из них в сторону.

Я замер, оказавшись перед одной из них.

– Погоди. – Я поднял ее.

– Что такое?

Лея подошла ближе. Я постарался смахнуть пыль с холста и поставил его на один из мольбертов, которые все еще были свободны. Глубоко вздохнул.

– Я должен взять эту.

– Чем она особенна?

– Это был первый раз, когда я рисовал. Не знаю, почему твой отец хранил ее. Мне это даже в голову не приходило. – Я прикрыл рот рукой, а Лея продолжала светить на картину фонариком. – Тебе было три года, и ты танцевала здесь, пока он рисовал. Он позволил мне взять кисть, и я сделал вот это. Ясное небо… – Я провел руками по тому месту.

– Ты всегда ясное небо.

Я повернулся к Лее и различил во мраке изгиб ее улыбки. Мы молча смотрели друг на друга, связанные каким-то непонятным мне чувством. Я слышал ее дыхание.

– Спасибо, что пошел со мной…

Я кивнул, и мы продолжили осматривать студию. Может, это и было воровством, но, черт возьми, я собирался забрать многие из этих картин. Они ничего не стоили. Не для нынешних владельцев этого дома. Зато они были ценны для нас. Бесценны.

Некоторые вещи стоят того, чтобы рискнуть.

Когда мы уходили, я пообещал ей, что мы вернемся в другой день с машиной, чтобы взять несколько картин и памятных вещей. Я прижал ее спиной к стене и постарался не обращать внимания на женский парфюм, источаемый ею, и на желание притянуть ее к себе. Идя по улице, мы несколько раз обменялись забавными взглядами. Если я думал, что Лея изменилась, поскольку казалась более женственной, более безмятежной и спокойной, то я ошибался. Она была все той же девушкой, готовой совершать безумные поступки и пускаться в приключения, позволять себе вольности, как тогда, когда я бросал ей вызов, гулять со мной ранним утром или под теплым ветром позднего вечера четверга.

– Что мы делаем? – спросил я.

– Не знаю, – засмеялась она, хотя в свете уличных фонарей я увидел, что ее глаза все еще немного красные. – Мне негде спать.

– И ты без задней мысли села в автобус.

– Я импровизировала!

– Пойдем домой, – протянул я руку, она посмотрела на нее, покачала головой и пошла дальше. – Чего ты хочешь, маленькая засранка?

– Давай не будем спать всю ночь. Просто гулять, разговаривать или сидеть вот тут. – Она не сказала, что еще не готова ночевать у меня, но иногда я мог читать по ее коже и по мольбам в глазах.

– Звучит как чертовски хороший план.

Так мы и поступили.

Мы потеряли счет времени, бродя по пустым улицам, видя их в другом свете, нежели днем, когда они полны людей. Мы спустились к пляжу, и я постарался не наделать глупостей, когда, лежа на песке, она призналась мне, что ее отношения с Лэндоном переживают не лучший период. Я изо всех сил старался выслушать ее. Изо всех сил пытался быть ее другом. Изо всех сил старался не захотеть оттрахать ее прямо здесь и сейчас, но безуспешно. А потом, вернувшись обратно и остановившись в уединенном парке, мы сели на качели. Я смеялся, когда она раскачивалась и ночной ветер ерошил ей волосы. Там, сжимая веревки качелей и не сводя глаз с Леи, я вновь почувствовал себя живым.

Потому что, когда мы были вместе, мир казался более красочным, более ярким, более насыщенным. Именно такой она была для меня.

– Осторожней, – сказал я, заметив, как она кренится на бок.

– Если я упаду, ты меня поймаешь?

– Почему ты спрашиваешь?

Лея с трудом приземлилась на ноги.

Она посмотрела на меня. Я наблюдал за ее горлом, пока она сглатывала слюну.

– Если я упаду в Париже, ты поймаешь меня, Аксель?

Я затаил дыхание, поняв ее.

– Всегда, милая. Обещаю.

– Мне страшно ходить одной.

– Я знаю. Но я буду рядом.

Она нерешительно кивнула и вздохнула.

70. Лея

Есть ужасные рваные раны, а есть те, что еще хуже, те, что не кровоточат, те, что вроде бы затянулись, но стоит их задеть – как они болят, будто в первый день.

Аксель был моей раной.

Март. (Весна. Париж)

72. Аксель

Я смотрел в овальное окно на бескрайнее синее море, мое сердце билось еще немного взволнованно, потому что летать было не по мне.

– О чем ты думаешь? – спросила Лея.

Я повернул голову и посмотрел на нее. Выглядела она чудесно.

– Поверь, ты не захочешь знать.

– Давай, расскажи, – настаивала она.