Всё, что мы обрели

А потом почувствовала его. Его тело напротив моего, его рука на моей талии, его губы на моей щеке, его присутствие, окутавшее меня теплыми объятиями. Я сосредоточилась на дыхании, когда поняла, что задержала воздух в легких. Потом замерла неподвижно, совершенно неподвижно, удивляясь, почему просто не встала и не ушла.

Может быть, потому что на мгновение мне захотелось жить в этой возможности, которую мы оба потеряли. Нет. Которую он выбросил в мусор. И мне никак не удавалось вспомнить, что там, в его объятиях, я была счастлива, очень счастлива.

Аксель шевельнулся, и я почувствовала, как его пальцы нежно сжимают мои ребра. И тут я поняла, что он, видимо, выводит на моей футболке контур букв, которые однажды изобразил на моей коже и которые я захотела набить в виде татуировки навсегда: Let it be.

– Аксель… – прошептала я почти беззвучно.

– Позволь этому случиться, милая.

И через секунду его губы встретились с моими, и я могла только чувствовать. Как он когда-то учил меня, мой разум был пуст, а сердце открыто, я чувствовала его идеальный рот, его язык, ласкающий меня, живот, вибрирующий от его хриплых стонов, его руки, скользнувшие мне под футболку и обжигающие каждым прикосновением кончиков пальцев к моей коже, оставляющие невидимый, но вечный след.

Я чувствовала все это. Чувствовала желание, ненависть, любовь, дружбу, море, разочарование. Я чувствовала все то, чем Аксель был для меня, и видела, как эмоции переполняют полотно, покрытое акварелью, которая была слишком водянистой и в итоге хлынула через край.

79. Аксель

Я не мог думать. Не мог. Не мог.

Потому что ее губы были наркотиком.

Потому что я не контролировал себя.

Потому что я так сильно хотел ее… Я застонал, когда Лея прикусила мою губу, но боль только усилилась. Я задрал ее футболку, сделав резкий вдох. Она издала громкий стон, когда я прижался пахом и она ощутила, насколько я возбужден. Мне был необходим… необходим воздух. И быть внутри нее. И трахать ее до тех пор, пока она не поймет, что пора простить меня, что никто и никогда не сможет почувствовать к ней все то, что наполняло мою грудь и душило меня.

Но этому не суждено было случиться. Потому что, прежде чем я успел продолжить срывать с нее одежду, я замер, ощутив соленый привкус ее слез среди поцелуев и слюны у себя на губах.

– Не делай этого. Не плачь со мной, блин.

– Прекрати это. Пожалуйста, Аксель. Пожалуйста.

Думаю, слова еще никогда не причиняли такой боли, но я перестал обнимать ее и отпустил. Лея встала, всхлипывая, вышла из комнаты, и я понял, что она заперлась у себя, когда услышал хлопок двери, эхом прокатившийся по квартире. Мое сердце колотилось, и я подумал, не собираюсь ли я поступить по-старому: остаться там, не поборовшись, не отреагировав, позволить дням протечь меж нами, будто ничего не произошло.

Мне следовало пойти и поискать ее. Нет, мне это было необходимо.

80. Лея

Дрожащей рукой я коснулась своих губ, словно чужих: я не понимала, кто эта девушка, несколько минут назад стонавшая под Акселем, когда мир рассыпался в поцелуях и темноте.

Хотелось стереть это воспоминание. И сохранить его.

Хотелось… быть кем-то другим. Сильнее. Сильнее.

Аксель был дикостью, потребностью, импульсом. Но я не могла перестать думать о Лэндоне, который был нежным, безопасным; и не могла перестать сравнивать, понимая, что потеряю его. Возможно, уже потеряла. И несмотря на то, о чем мы говорили перед моим отъездом в Париж, я не была к этому готова. Потому что мне нужна была надежная опора. Потому что с Акселем я никогда не буду твердо стоять на земле, это всегда будет похоже на полет: головокружение, риск.

Аксель открыл дверь без стука и вошел.

Его глаза горели, а на губе была ранка. Я не могла вымолвить и слова, чтобы попросить его уйти. Было слышно, как он дышит, шагая по моей комнате взад-вперед и прижимая руку к шее. Он остановился и устремил на меня пронзительный взгляд.

– Мне нужно поговорить с тобой, Лея.

– Ничего не произошло, – простонала я.

Он присел перед моей кроватью и прикрыл глаза, как будто выполнял какое-то упражнение по самоконтролю, уткнулся лбом в деревянное изголовье. Когда он поднял голову, мне захотелось умереть, так как в каждом его жесте, в его взгляде было видно страдание.

– Я пытался… Клянусь, я пытался. Но я не могу продолжать в том же духе, притворяясь, что не умираю по тебе. Потому что умираю. И каждое утро, проходя мимо твоей комнаты, я вынужден сдерживать желание разбудить тебя поцелуем, обнимать тебя весь день, а ночью… ты не захочешь знать, о чем я в это время думаю. Мне нужно понять, что я должен сделать, чтобы ты простила меня. Просто… скажи мне. И я сделаю. Чего бы мне это ни стоило.

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Ты говоришь так легко, – мой голос дрожал. – Но это сложнее, Аксель. Гораздо сложнее. Это годы, проведенные в полном непонимании. Это все, что сломано. Это все, что еще может быть сломано. И в этом замешан еще один человек.

У него напряглась челюстная мышца.

– Ты любишь его?