Всё, что мы обрели

Именно это слово. Разочарование. Наверное, отчасти я сама виновата в том, что считала его совершенным, идеализировала его, сколько себя помню, таяла при виде его кривой улыбки, его напряженного взгляда, его беззаботной походки; а самое печальное, что Аксель прятался за этой искренностью и свободой, чтобы скрыть тот факт, что у него всегда были связаны руки. И сделал он это сам; он связал их, сдерживал себя, решил, что гораздо легче оставаться на краю обрыва, чем взять и прыгнуть. И что хуже всего, если бы я знала это с самого начала, я бы не почувствовала каких-то особенных изменений в нашей истории. Потому что Аксель всегда привлекал меня своими огнями и тенями, своей сложностью и противоречиями.

В Париже все, чем он был, выразилось еще более ярко.

И мне было страшно поддаться искушению.

82. Аксель

Это было похоже на медленную и болезненную пытку – постоянно видеть ее. Я хотел достучаться до нее, но не знал как. Хотел бы сказать или сделать что-то, что не испортило бы ситуацию еще больше. Хотел, чтобы она мне доверяла. Но только и делал, что вновь и вновь ошибался.

В тот вечер, когда она вышла из студии и я увидел ее спускающейся по лестнице, я не мог не заметить темные круги у нее под глазами.

– Все прошло не слишком хорошо?

– Не слишком, это правда.

Мы замолчали. Я глубоко вздохнул.

– Хочешь, схожу в ресторан внизу и возьму на ужин китайскую еду?

– Давай.

Я не стал скрывать, что удивлен ее ответом, хотя уже пора было привыкнуть к причудам Леи. Иногда она смотрела на меня так, словно я был центром мира. А иногда – с ненавистью и разочарованием. Я удивлялся, как она умудряется жить рядом со мной, испытывая такие противоположные эмоции; она, которая порой едва справлялась даже с самыми простыми чувствами.

Я спустился на улицу и вскоре вернулся с пакетом еды. Я поставил его на маленький столик перед диваном, а она принесла стаканы и салфетки. Я протянул пару китайских палочек и открыл картонные коробки. Лея взяла лапшу и отрешенно попробовала ее, сидя на ковре и подтянув колени к груди. Я, подражая ей, устроился рядом. Мы смотрели друг на друга. В ее глазах было столько всего…

– Не плачь, пожалуйста, – попросил я.

– Я ненавижу это. Ненавижу быть такой. Ненавижу ненавидеть тебя.

– Ну так не делай этого, – это была почти мольба.

– Я правда пыталась…

Я прислонился к дивану.

– Когда-нибудь нам придется поговорить.

– И ты думаешь, это все исправит?

– Нет, но мне это нужно. И единственная причина, по которой я еще не сделал этого, заключается в том, что я пытаюсь понять, что нужно тебе.

Лея поджала губы, и я догадался, о чем она думает.

– Ты собираешься сказать, что я немного опоздал с этим?

– Почему ты настолько хорошо меня знаешь?

– Потому что я видел, как ты родилась, черт возьми. Не буквально, слава богу. Но я опередил тебя на несколько лет.

Она слабо улыбнулась мне, скручивая лапшу палочками, а затем отпуская ее и скручивая заново. Мы были так близко, что дышали одним воздухом, и мне пришлось напомнить себе, что поцеловать ее – это не лучшая идея.

– Аксель, я боюсь… – она подняла на меня глаза, – я боюсь всего, что чувствую, того, что я хранила все эти годы, тех уродливых частей… Ты знаешь, что я плохо перенаправляю свои эмоции, что это моя проблема, и я чувствую, что если открою эту дверь, то причиню тебе боль.

– Я стерплю, – прошептал я.

– Но дело в том, что я люблю тебя.

Я вздрогнул, и мне стало тоскливо, что она не сказала: «Мы все живем на желтой подводной лодке», ведь это были наши слова, наш способ выражать любовь.

– И я думала, что со временем чувства утихнут и мы с тобой сможем стать друзьями, но теперь уже не уверена в этом. Потому что это все еще больно. И все еще сложно. И я все еще не понимаю, о чем думаю большую часть дня…

– Дыши, милая.

Я погладил ее по щеке костяшками пальцев, и в ответ она закрыла глаза, сделав большой глоток воздуха. После этого мы затерялись в собственных мыслях, а потом принялись молча есть наш ужин. Мне было достаточно чувствовать, что она рядом и что какая-то ее часть все еще хочет остаться со мной: это значило бы, что между нами еще осталась связь. Это означает, что между нами еще хоть что-то есть. Я задался вопросом: может ли этого быть достаточно – довольствоваться тем, что она снова стала частью моей жизни? Однако дыра, образовавшаяся в моей груди, сделалась еще больше, и я отогнал эту мысль.

В конце концов я встал, чтобы собрать пустые коробки и выбросить их. Я заварил чай, открыл окно в гостиной и облокотился о подоконник, после чего зажег сигарету. Я долго затягивался, глядя на спящий город.

– Что происходит там, наверху? – Я кивнул в сторону студии.

– Что там не происходит, – поправила она меня. – Ничего не происходит.

– Это из-за меня? – Я сделал короткую затяжку.

Я знал, что она лжет. И наверное, она поняла, что я заметил, потому что перестала смотреть на меня и вздохнула, проводя пальцами по длинному ворсу ковра.

– Полагаю, дело в переменах, понимаешь? Я привыкла работать в своем пространстве.

Я затушил сигарету и вытянул руки.

– Ты хочешь присоединиться ко мне завтра на рассвете?