Всё, что мы обрели

Она наклонилась над бильярдным столом, и я заметил, как дрожат ее коленки; она была на каблуках, которые так не любила. Я хотел снять туфли и целовать ее лодыжки, потом подняться по ногам к бедрам и сорвать с нее нижнее белье…

– Твоя очередь, – отстранилась она.

К моему облегчению, я загнал желтый шарик.

– Если то, что у тебя с Лэндоном, настолько настоящее, почему ты не с ним? – Я увидел, как заслезились ее глаза. – Ладно, не отвечай. Некоторые молчания стоят ответа.

– Чтоб меня.

– Хорошо бы, милая, хорошо бы… – Я прижался к ее спине, чтобы прошептать это ей на ухо, и скользнул рукой по ее талии.

Лея оставалась неподвижна, хотя ее трясло, а я заставил себя перестать быть свиньей и сосредоточился на ударе кием по шару. Промахнулся. Я почувствовал, как она двинулась, чтобы занять позицию, но не отводил глаз от стола, потому что напряжение, бурлившее между нами, душило меня, а мои собственные импульсы выходили из-под контроля. Я крепко сжал кий, когда она закатила зеленый.

Я поднял голову в густой тишине.

– Ты не собираешься спрашивать?

– Я на этом остановлюсь, – прошептала она.

– И какой в этом смысл?

– А в том, что сейчас происходит, есть какой-то смысл? – пробормотала она с болью, повернулась и решительным шагом пошла прочь.

Я выругался себе под нос, оплатил счет и выбежал за ней на улицу. Из-за ее каблуков мне не потребовалось много времени, чтобы догнать ее.

– Подожди, Лея. Пожалуйста, Лея.

Она продолжала идти, пока не дошла до двери нашей квартиры, и остановилась, когда поняла, что у нее нет ключей. Я смотрел на нее, беспомощную, закутанную в белое пальто, ее щеки горели от ночного холода. И ощутил тоску по тому времени, много лет назад, когда все, чего мне хотелось, это приобнять ее и успокоить, но в итоге я слишком сильно надавил и затянул веревку, которую она пыталась развязать. Несмотря на боль, часть меня знала, что я должен это сделать. Что с Леей всегда приходилось так поступать. Вынудить ее открыть створки ее сердца и позволить эмоциям вырваться наружу, даже если я рискую быть сметенным этим неуправляемым водоворотом.

– Задай вопрос, – умолял я.

– Открой дверь, Аксель.

– Спроси, Лея. Спроси меня.

Порыв ветра взъерошил ей волосы.

– В ту ночь, когда я пришла к тебе… – голос ее сорвался, когда она подняла голову, чтобы встретиться со мной взглядом. – Я кричала тебе, что не понимаю, почему ты не борешься за то, что любишь. За живопись. За меня. А потом… потом ты…

– Я сказал, что, может быть, не так уж сильно люблю.

– И это было правдой? – тихо прошептала она.

Я шагнул к Лее, и что-то умерло внутри, когда я увидел ее такой, настолько загнанной вглубь себя, ожидающей ответа, который всегда был очевиден для меня, – по крайней мере, пока я не сделал усилие, чтобы проникнуть под ее кожу и понять, что она ждала этих слов три года, три года сомневалась, три года задавалась этим вопросом.

– Я, твою мать, солгал тебе. Я тебе солгал.

– И как ты мог так все испоганить? Что у тебя здесь? – Она колотила меня в грудь. – Потому что я до сих пор не знаю, Аксель. После стольких… и я до сих пор не знаю.

Я приглушил боль от ее слов своими губами. Я целовал ее яростно, виновато, переполняясь желанием, которое больше не мог сдерживать, целовал зубами, телом, прижимая ее к двери, а ее дрожащие руки – к своей груди. Я хотел раствориться в ней, сделать так, чтобы она почувствовала, что я люблю ее, как никогда и никого не любил, и что сказанное мной тогда было так далеко от реальности, что до сих пор не понимаю, где нашел в себе смелость произнести такое.

Я кое-как вставил ключ в замок и сделал оборот, продолжая целовать ее. Мои руки дрожали, когда я запутался пальцами в ее волосах, пока мы поднялись на первую ступеньку. И на вторую. И на третью. Мы прошли еще несколько, пока я не понял, что до последнего этажа мы не доберемся.

Ее лицо было едва различимо во мраке. Я схватил ее за шею и крепко прижался к ней губами, кусая, облизывая, отбрасывая все остатки здравомыслия.

– Я скажу тебе, чего хочу, потому что нет смысла больше притворяться, будто я могу быть твоим другом, не ожидая ничего большего, – проговорил я в ее мягкий рот. – Я хочу дарить тебе первый утренний поцелуй. Хочу трахать тебя каждую ночь. Хочу кончать на тебя и в тебя. Хочу быть единственным, кто трогает тебя здесь, – произнеся это, я просунул руку ей между ног, и она сдавленно вздохнула. – Я хочу, чтобы ты выкрикивала мое имя и снова сходила по мне с ума.

– Аксель… – простонала она, прижимаясь к моей щеке.