Всё, что поражает...

Оба серьезные, толстые, габарлинные сидят в кино. И вдруг она захихикала, как девчонка. Увидела на экране — во такие! — «оченно длинные дудки». Трембиты закарпатских пастухов.

***

В правлении колхоза, где решаются жизненно важные дела, где сидят в шапках, плюют на пол, ругаются самим гнусным матом, живет белый котенок.

Пожилой тихий человек, счетовод, ежедневно с хозяйской аккуратностью кормит котенка молоком, которое приносит из дому и ставит в шкафу с бумагами.

Котенок садится к нему на стол и время от времени подвигает лапкой костяшки счетов, думая, что хозяин его, когда считает — тоже играется.

***

О втором муже она наконец справилась у народного артиста:

— Большое ли будущее у моего Василя?

— Не думаю,— ответил ей народный.

Она собрала мужу чемодан, проводила его до дверей, обняла и чуть не заплакала:

— Провожаю тебя, Василечек, как на курорт...

Гладкая, энергичная, одна дочурка у разумной мамы — она теперь ищет третьего.

А Василек, не ахти какой талантливый молодой актер, флегматичный деревенский увалень, под хмельком бубнит знакомым о своем горе...

***

К майке пришит кармашек, в котором зашпилен партбилет. Так и умываться выходит на общую кухню коммунального особняка, и в уборную идет за дровяник, и дрова колет так, и на лавке сидит, если не на службе.

Всю войну был военкомом в глухом узбекском кишлаке. Жена, учительница, хвалится соседкам, как им тогда таскали баранов, да рис, да фрукты всякие — за бронь или хотя бы отсрочку...

Теперь, на втором году после победы, этот правоверный работает инструктором. Вернулся с посевной, вышел на кухню, в майке с зашпиленным кармашком, вздохнул-зевнул и признался заслуженно: — Ну, отсеялся!..

Так же, как и отвоевался.

***

Когда мы ходили в школу, несколько хлопцев и девочек нашей деревни, возле местечка пас коров нанятый пастушок, как нам казалось, очень смешной: мордастый, с бабским голосом. И часто мы — то кто-нибудь один, то все вместе — подтрунивали над ним. И вот однажды старший брат того хлопца, уже не пастушок, а батрак в том самом местечке, залег в придорожной канаве и, как только мы снова начали потешаться над мальцом, выскочил из своей засады и погнал нас, «гимназистов», кнутом перед собой!..

Лет пятьдесят уже прошло, а вот же вспоминается. И смеюсь я — смехом тех двух батрачков.

***

— Он не чудак, как апостол Петро,— не станет ждать третьего петуха, продаст тебя немножко раньше.

***

Заведующий базой, пока не попался на недостаче, бился с женой об заклад, кто из них съест больше шоколадных конфет.

Речь об этом идет на суде.

***

У Павла и Петра, двух лежебок, давно уже протекают хаты. В дождливые ночи во время сна Петр укрывается непромокаемым плащом. А Павел, как менее культурный, лезет в печь.

***

Широкая дачница в шехерезадном халате величаво проплыла по деревеньке с тремя лисичками в манерно воздетой руке. Сама нашла!..

За нею — муж. С кузовком. Сухощавый, в полосатой пижаме. Как узник концлагеря.

***

Про зятя-примака, который взял в доме власть:

— Вчера купали его. Жонка натирает плечи, теща греет у печки подштанники, а тетка стоит у дверей, чтоб дети холоду не напустили...

***

Давнишнее.

Корчма над Неманом, на окраине маленького западнобелорусского местечка. Старый корчмарь Абрам-Эля приехал со станции, привез кое-какой товар. Набилась соседская детвора. Просят, чтоб рассказал, как он видел поезд. Рассказывает с доброй усмешкой в бороде:

— Машинке хап а пружинке, пружинке хап а машинке, машинке хап а паровоз, паровоз хап а колес, колес хап а вагон, вагон хап а пассажир, пассажир хап а чемодан, чемодан хап а вещь... Кондуктор — а грейсэ пузо, а клейне дудочка —тюр-р-ру-у-у!.. И вшо!..

***

Когда сняли редактора газеты, секретарь — товарищ подвижной, с послушной усмешечкой — три дня ходил на работу в новом костюме, полный затаенной, волнующей надежды...

Потом надел костюм постарше и... радостно встретил новое начальство.

***

Уполномоченный:

— Кричим, кричим насчет плана, а вечером сяду ужинать и... масла есть не могу. Кажется, все оно нашим матом пропитано.

***

Колхозный бригадир, поругавшись с лентяем, который очень долго запрягал, рассказывает:

— Служил у попа такой батрак, который сам никогда не просыпался, поп его будил. А как-то сам проснулся. «А мой же ты Митечка!» — обрадовался поп. А тот: «Ничего, батя, я свое натяну обуваньицем».

***

Разговорчивая хозяйка, топя ранним утром печь, рассказывает проезжему ночлежнику:

— Племянница моя, Анюта, сестрина дочка, в войну была в Германии. Вывезли их, всю семью... Потом американцы их освободили. И Анюта чуть не вышла, говорит, за одного француза. Тоже вывезенный был, только из Франции... Теперь уже Анюта замужем. И человек вроде ничего себе, и детки хорошие. А она все жалеет, что за того, своего Жана, не вышла. Никто, говорит, не умеет так хорошо ухаживать, как французы. Может быть.

***

Старый рыбак под чаркой советует молодому дачнику:

— Если, не дай бог, что случится — так не бери ты, браток, вдовы. Знает она, зараза, все ходы и выходы!.. Бери лучше опять молодую.

***

В московском кафе.