Всё это нужно пережить

Книгочей, бессребреник, простак… Жизнь – как схема без обратной связи.

Шаг не так – и вновь запретный знак в направлении от «князя и до грязи».

Синева – в глазах и за окном, темнота – в делах, а, может, в душах.

Почитаешь – пишут об одном, и совсем другое слышат уши.

Что ж готовит нам грядущий день? Чьи же роли в пьесе мы играем?

Ленского ль, Онегина ли тень задержалась над родимым краем?

А на кухне факел голубой чайник вновь довел до исступленья.

И плывут над нашею судьбой облака чужого поколенья.

Часть учебного времени мы сидели за одной партой с Толиком, а часть – с Игорем Семененко, который во взрослой жизни стал выдающимся врачом-невропатологом, а мог бы – талантливым писателем, журналистом или художником. Мы жили, практически, в одном дворе, и когда мама Игоря пригласила меня приходить в гости, я воспринял это, как руководство к действию. Считалось, что мне нужно было помогать Игорю догонять школьную программу, поскольку он из-за подозрений на ревматизм много времени лечился в санаториях, пропуская учебный процесс. Я, конечно, приносил с собой тетрадки, но главным нашим занятием были беседы на вольную тему, рассматривание журналов, слушание музыки… В общем, мне было очень интересно, и дедушка, очевидно, слегка ревнуя, ворчал: «Тебе дай волю – дорогу домой забудешь, только и знаешь, как по гостям шастать». Мама Игоря преподавала русскую литературу, и любовь к ней передала сыну, который, к тому же, легко и изящно рифмовал строки, поражая меня этим искусством. Иногда его мама, проверяя тетради, показывала нам самые жуткие ошибки. Запомнил в одном сочинении слово «маладёш». Сначала и не понял, что это. А потом прочитал всё предложение – «За мир, совецкая маладёш!» Шесть ошибок в двух словах. Как сейчас сказали бы «Вау»! Слабым оправданием было лишь то, что автор учился в вечерней школе. Потихоньку процесс рифмовки увлёк и меня, и мы начали сочинять вдвоём поэтический школьный эпос. Всё заносили в особый блокнотик, который я сохранил. Бред, конечно, писали полный. Только одну строчку считаю возможным процитировать из этого блокнотика: «На столе стоял штатив, собирался наш актив…» Штатив стоял на столе потому, что нашей классной руководительницей была учительница химии Таисия Ивановна, и все мероприятия проходили в кабинете со штативами. Школа считалась одной из лучших в городе, и кабинетная система была объектом законной гордости. Украшением блокнотика были рисунки Игоря, выполненные чёрной ручкой в стиле юного Лермонтова. О Лермонтове рассуждал и Саша Уманский, двоюродный брат Игоря, который читал на память «Евгения Онегина» и «Мцыри», и был, как сказал бы киногерой «такой умный, аж страшно». Ещё один его двоюродный брат Марик не вдавался в высокие литературные материи, но при этом своей доброжелательностью придавал разговорам замечательный оттенок задушевности. Много раз я сидел за именинным столом на днях рождения Игоря, когда собиралась его довольно большая родня, и эта самая задушевность была главным и незабываемым блюдом семейного праздника. В середине 60-х годов на горизонте самых «задушевных» средств массовой информации, на мой взгляд, выделялся журнал «Кругозор», главной «изюминкой» которого было наличие гибких звуковых страниц-пластинок.