Всё и вся. Рассказы Вельзевула своему внуку

Как только я прибыл в этот город Чикаго, я прямо направился к этому упомянутому мистеру.

Этот чикагский мистер оказался весьма любезным и очень обходительным.

Его звали «мистер Беллибаттон».

Этот любезный и обходительный мистер Беллибаттон предложил мне вечером в тот же день пойти с ним в дом каких-то его друзей, чтобы, как он выразился, я «не скучал» в чужом городе.

Я, конечно, согласился.

Прибыв, мы нашли там довольно большое число молодых американских существ, гостей, как и мы.

Все гости были чрезвычайно веселы и весьма «навеселе».

Они по очереди рассказывали «смешные истории», и смех от этих рассказов висел в комнате как дым в такой день, когда над трубами американских фабрик, где изготовляют американские сосиски, называемые «горячими собаками», дует южный ветер.

Поскольку я тоже нахожу смешные истории забавными, то этот мой первый вечер в Чикаго прошел действительно очень весело.

Все это было бы вполне разумно и очень приятно, если бы не одна «особенность» рассказанных в тот первый вечер историй, которая очень удивила и озадачила меня.

А именно, я был удивлен их, что называется «двусмысленностью» и «непристойностью».

Двусмысленность и непристойность этих рассказов были таковы, что любой из этих американских рассказчиков мог бы дать дюжину очков вперед «Боккачио», известному там, на планете Земля.

Боккачио – это фамилия одного автора, написавшего для существ Земли очень поучительную книгу под названием «Декамерон»; ее очень широко читают там в настоящее время, и она является любимой книгой современных существ, плодящихся там на всех континентах и принадлежащих там почти ко всем сообществам.

На другой день, также вечером, этот любезный мистер Беллибаттон опять повел меня к еще одним своим друзьям.

Здесь также было много молодых американских существ, как мужчин, так и женщин, сидевших в разных углах очень большой комнаты и спокойно и очень безмятежно разговаривавших.

Когда мы сели, вскоре подошла хорошенькая молоденькая американка, села рядом со мной и начала со мной болтать.

Я поддержал разговор, как там принято, и мы болтали обо всем на свете, при этом она, между прочим, задавала мне много вопросов о городе Париже.

В середине разговора эта американская, как они говорят, «молодая леди» вдруг без всякой видимой причины начала поглаживать мою шею.

Я сразу подумал: «Как это мило с ее стороны! Она, конечно, должно быть, заметила «блоху» у меня на шее и теперь гладит это место, чтобы унять раздражение».

Но когда я вскоре заметил, что все присутствовавшие американские молодые существа также поглаживают друг друга, я был очень удивлен и не мог понять, в чем же дело.

Мое первое предположение относительно «блох» уже не годилось, поскольку нельзя было предполагать, что у всех на шее блохи.

Я стал раздумывать, в чем же дело, однако сколько ни старался, не мог найти никакого объяснения.

Только потом, когда мы уже вышли из дома и были на улице, я попросил у мистера Беллибаттона объяснения всему этому. Он тотчас же разразился неудержимым смехом и назвал меня «простаком» и «деревенщиной». Затем, немного успокоившись, он сказал:

«Какой вы чудак; ведь мы сейчас были на «вечеринке для парочек с обниманием и поцелуями». – И все еще смеясь над моей наивностью, он объяснил, что перед этим мы были тоже на вечеринке, но на «вечеринке анекдотов». А завтра, – продолжал он, – я собираюсь повести вас на «купальную вечеринку», где молодые люди купаются вместе, конечно, все одетые в специальные костюмы».

Увидев, что на моем лице по-прежнему остается выражение удивления и недоумения, он сказал:

«Но если вам почему-либо не нравятся такие «пресные развлечения», мы можем пойти на другие, не каждому доступные. Здесь существует много таких «компаний», и я состою членом нескольких из них.

На этих вечеринках, которые открыты не для всех, мы можем, если хотите, иметь кое-что более «существенное"».

Но я не воспользовался этой любезностью этого услужливого и чрезвычайно «милого» мистера Беллибаттона, так как на следующее утро я получил телеграмму, которая заставила меня вернуться в Нью-Йорк.

В этом месте своих рассказов Вельзевул вдруг задумался и после довольно продолжительного молчания, глубоко вздохнув, продолжал рассказывать:

– На следующий день я не поехал утренним поездом, как решил, получив телеграмму, а отложил свой отъезд до вечернего поезда.

Поскольку причина задержки моего отъезда может хорошо проиллюстрировать тебе зло, являющееся результатом одного изобретения этих американских существ, которое очень широко распространено по всей твоей планете и является одной из главных причин продолжающегося, так сказать, «вырождения психеи» всех остальных трехмозговых существ твоей несчастной планеты, я расскажу тебе о нем несколько подробнее.