Всё имеет свою цену

– Сегодня ты поведала своему любимому одну тайну и теперь раскаиваешься в этом. Он тебя тоже любит, но что-то там у вас не клеится. Вам следует поступать как в том старом анекдоте, когда на вопрос о том, как спариваться ёжикам, дается ответ: очень, очень осторожно. Ну, так что, может, начнем? Что ты там мне привезла?

У Графини создалось такое чувство, будто ее прилюдно раздели. Лишь усилием воли ей удалось сдержать закипающий гнев. Она поджала губы, недобро прищурилась, но тут внезапно ощутила, что ее сомнения в сверхъестественных способностях, которыми якобы обладала эта женщина, значительно поубавились. Молча вынув из сумки платок Жанет Видт и поясок, принадлежащий Полине Берг, она протянула их ясновидящей. Чуть погодя она спросила:

– А мне что делать?

– Слушать.

– С тобой можно говорить, когда ты впадешь в транс?

– Ни в какой транс я не впаду, и говорить со мной, естественно, можно. Если ты мне будешь мешать, я попросту попрошу тебя умолкнуть.

Графиня кивнула. Интересно, а трудно это – вот так запросто взять да и поболтать с мертвыми? Взяв в одну руку поясок, а в другую платок, Мадам принялась мять их пальцами, одновременно озираясь по сторонам. Спустя некоторое время она сказала:

– Это женщина, которую в книжном магазине сбила машина.

Она произнесла это уверенно, по всей видимости, ничуть не смущаясь достаточно странным смыслом высказывания.

– И еще одна женщина, которая была балериной. Еще женщины – сплошные женщины. Те две, которых ты ищешь, они…

Она чуть запнулась, покрутила в руках платок и пояс, и продолжила:

– Я вижу белую часовню, но что-то в ней не так. Жанет и Полина находятся в белой часовне. Они вместе, и они живы. Какие-то бомбы… может, эту часовню разбомбили во время войны? Трахаться стоя в Ист-Энде за четыре пенса квартплаты… тогда это был бедный район, а сегодня богатый. Я вижу шикарные стеклянные фасады роскошных зданий, но это мне ничего не говорит. Мне кажется, это просто какое-то совпадение названий, тут примешалось что-то постороннее… происходит какая-то путаница и с этой часовней, и с именами девушек… некое дьявольское наваждение. Ага, вот и мужчина появился. Ох, какой же он гадкий – определенно, один из самых отвратительных типов среди тех, которых мне когда-либо приходилось видеть. Он одновременно и известная личность, и никому не известен. Все остальные исчезают, они не хотят быть с ним рядом. Ну, на этом можем остановиться.

Мадам отложила в сторону предметы, которые были у нее в руках. Графиня была глубоко разочарована и не стала этого скрывать:

– И это что, все?!

– Да, тебе надо искать белую часовню или некий склеп. Обе женщины там.

– Почему ты прервалась?

– Очевидно, что этот мужчина нам не поможет.

С досадой махнув рукой, Графиня засыпала Мадам вопросами, стремясь сделать хоть чуточку более реальной ее мистическую белую часовню, однако результат был более чем скромен. За неимением ничего иного, она вернулась к мужчине, который распугал все иные видения.

– А разве ты не можешь что-нибудь вытянуть через него?

Мадам уставилась в пустоту перед собой, медленно переводя взгляд снизу вверх и обратно, как будто рассматривала себя в зеркало.

– Нет, не могу, он злой.

– А сейчас он снова тут, или как там это у вас говорится?

– Да, и я с ним наверняка еще намаюсь. От таких, как он, так просто не отделаешься.

– А может, ты попробуешь поговорить с ним… по-хорошему?

– Ну, если ты так хочешь, но едва ли из этого выйдет что-то путное.

На этот раз она довольствовалась тем, что едва прикоснулась к вещам. Помолчав некоторое время, она сказала:

– Он постоянно твердит один стишок… как это… ну, в общем, неприличный, хулиганский. Распевает его на все лады, как мерзкую, издевательскую песенку, речь в которой, по его словам, идет о нем самом. Ее трудно понять – она какая-то старомодная и звучит совсем не по-датски. Некий политик спас проститутку, а дальше – как в считалочке с десятью негритятами, число которых постоянно убывает. Так мне, во всяком случае, кажется. А вот то, что он кого-то убил, это точно. Давай-ка остановимся. – Нет, подожди еще немного.

Мадам протянула руку, взяла со стоящего позади нее журнального столика ручку и блокнот и начала что-то писать. Затем, когда на бумаге появилось несколько строчек, она решительно заявила:

– Все, хватит!

– Что там такое?

– Четыре последних строчки из этого старого стишка, которые он перефразировал. А может, перевел – этого я так и не поняла. Он стремится снова попасть в газеты. – Кому адресован этот стишок?

– Тебе, но, по-моему, читать его не стоит. Пользы от него – никакой, ты только расстроишься.

Не обращая внимания на ее слова, Графиня жестом потребовала дать ей блокнот и, получив его, прочла:

Две мерзкие шлюхи трепещут от страха,
Добыче я рад, хоть и вымазан прахом.
Трусиха в мешке задохнется от злости,
От лысой останутся кожа да кости.