Всё имеет свою цену

– Далее следует сексуальный мотив, который, как я считаю, также отпадает. В большинстве случаев, когда убийцей-маньяком движут сексуальные чувства, он обращается со своей жертвой грубо, а зачастую просто по-садистски, и это относится не только к его действиям, но и к манере общения. Однако если забыть о том, что Андреас Фалькенборг в конечном итоге душил всех этих женщин пластиковыми пакетами…

Поуль Троульсен перебил:

– Прошу прощения, но я, честно говоря, не могу об этом забыть.

– Хорошо, тогда я сформулирую это по-другому. Да, он душит женщин, но делает ли он еще что-либо, что говорило бы о его садистских наклонностях? Ответ очевиден – ровным счетом ничего. Он не пытает и не насилует их. Наоборот, принимая во внимание обстоятельства, он обращается со своими жертвами даже, можно сказать, бережно. Снимая с Рикке Барбары Видт бюстгальтер, он, насколько возможно, щадит ее стыдливость, далее он вежливо просит ее подождать, пока не разъедутся ребята на мопедах и вовсе даже не угрожает, когда заставляет ее продемонстрировать ему пальцы рук. В то же самое время все эти аргументы позволяют нам откинуть такой мотив, как жажда доказать свое превосходство. Я никогда не слышал, чтобы стремящийся самоутвердиться таким манером маньяк общался со своими жертвами подобным образом. Так что и здесь налицо несовпадение.

Конрад Симонсен заметил:

– Однако он пугает их этой своей маской, если, разумеется, исходить из того, что она была на нем в момент совершения им известных нам убийств.

– В этом я даже не сомневаюсь.

– Но ведь это сродни пытке. Я имею в виду, что несчастные женщины наверняка были вне себя от ужаса.

– Наличие маски – весьма интересный факт. Думаю, он пользовался ею не только, чтобы испугать жертв, но и для того, чтобы спрятаться за нею, скрыть свой собственный страх. Однако вы не будете возражать, если я вернусь к вопросу о маске несколько позже?

– Разумеется.

– Далее, меня удивляет, что если он, как я думал поначалу, убивает, стремясь продемонстрировать собственное превосходство, то почему он выбирает для своих преступлений темные место и время? Эффект превосходства и наслаждение, которое он таким образом получает от убийства, были бы куда как сильнее и острее, если бы он мог в деталях наблюдать за реакцией женщин, чего он оказывается полностью лишен при искусственном освещении на темном пляже либо в условиях гренландской полярной ночи. Многие из серийных убийц данного типа именно по этой причине убивают своих жертв вовсе не там, где оставляют их тела. Кроме того, он тратит немало сил на то, чтобы приписать Карлу Хеннингу Томсену убийство его собственной дочери, Катерины Томсен. Это никоим образом не укладывается в поведение маньяков, относящихся к этой категории. Ведь многие из них весьма часто после совершения убийств сами сознаются в них и заявляют о местонахождении жертв. В этом они сродни охотникам, которые гордятся убитыми ими животными и стремятся прибавить очередной трофей к своей коллекции. В случае с Катериной Томсен мы наблюдаем прямо противоположное. И если уж на то пошло, то уместно было бы заметить, что именно это его стремление подставить Карла Хеннинга Томсена, а также странное поведение в 1990 году в случае со свиньей, подвешенной на дереве с целью досадить соседям, являются теми двумя моментами в его поведении, которые мне попросту абсолютно непонятны.

Он умолк на некоторое время, а затем, внимательно оглядев слушателей, продолжил:

– Это совершенно не укладывается в картину его прочих поступков, под которыми я подразумеваю не только убийства, но в не меньшей степени и отзывы о нем свидетелей, которые в один голос описывают его как спокойного, разумного, обходительного человека, всеобщего любимца, хотя порой и весьма наивного вплоть до инфантильности. У вас есть какие-нибудь соображения по данному поводу?

Арне Педерсен решительно вставил:

– Было бы нелишне узнать, был ли он и в детстве таким же спокойным и рассудительным.

По лицу психолога пробежала тень.

– Разумеется, это было бы чрезвычайно интересно. Другие предложения?

Все четверо слушателей отрицательно покачали головами, а Конрад Симонсен сказал:

– Мне это тоже показалось странным. Происшествие со свиньей совсем не вяжется с его обычным поведением, и я надеялся, что ты как-нибудь все это объяснишь. Может, речь идет о том, что в нем как бы уживаются две личности?

– Нет, он не шизофреник, если ты это имеешь в виду. Ни в коей мере. Но давайте пока что отложим это. Если, конечно, ни у кого нет больше ничего…

Он снова оглядел собравшихся, однако, похоже, ни у кого не возникло никаких соображений на это счет.