Всё имеет свою цену

– Очередную группу составляют так называемые gain killers – серийные маньяки, которые с помощью своих преступлений стремятся завладеть какими-либо материальными благами либо извлечь для себя экономическую выгоду. Однако и эту категорию смело можно исключить. Далее следуют еще две относительно схожие между собой группы – «визионарии» и «миссионеры». Представителями первой управляют так называемые «голоса», либо они считают, что получают указания еще откуда-то извне – к примеру, от некоего духа, вселившегося в соседскую собаку. Те, кто входят во вторую, считают своей жизненной миссией освобождение мира от определенного типа людей, которые, как им представляется, по той или иной причине представляют смертельную опасность. Здесь отчасти прослеживаются некоторые параллели с Андреасом Фалькенборгом. В общую картину укладывается и дьявольская маска, и разительное внешнее сходство его жертв, однако серийные убийцы в обеих этих группах – практически все либо шизофреники, либо психопаты, что вовсе не характерно для нашего с вами случая. Кроме того, они редко демонстрируют столь высокую степень организации как он; и наконец, главное: как правило, ни у одного из них не бывает значения IQ между 90 и 100. По уровню своего интеллекта Андреас Фалькенборг превосходит их всех.

– Если я не ошибаюсь, получается, что остается всего одна нерассмотренная группа, – вставил Конрад Симонсен.

– Совершенно верно. Это так называемые hedonist killers – то есть серийные убийцы, получающие наслаждение от самого акта убийства. Я могу ошибаться, однако мне представляется, что, так сказать, в чистом виде данная группа – явление нетипичное, поскольку практически всегда здесь присутствуют такие дополнительные элементы, как садизм и стремление к утверждению своего превосходства. Губная помада, подстригание ногтей и внешнее сходство жертв сюда вовсе не вписываются. Как и то, что, с одной стороны, как в случае с Рикке Барбарой Видт, он проявляет необычайное упорство даже после того, как его первая попытка оканчивается неудачно, а с другой, разом прекращает всякое ее преследование, стоит лишь ей подстричься. Абсолютно ясно, что созерцание ее смерти не может принести ему желаемого удовлетворения, коль скоро волосы ее коротко острижены. Я никогда не слышал, чтобы маньяк-гедонист был столь избирателен, равно как и столь неутомим в преследовании избранной им жертвы.

Поуль Троульсен поинтересовался:

– Однако полностью ты этого не исключаешь? Я имею в виду, что убивает он только ради удовольствия?

На некоторое время психолог задумался, затем, осторожно подбирая слова, сказал:

– В конце концов мы ведь имеем дело не с точными науками… Нет, этого просто не может быть…

Он поднял взгляд на Конрада Симонсена, который моментально отреагировал:

– А что ж тогда может быть?

– Скажите, а детством его вы не интересовались? У меня нет почти никаких материалов по данному периоду.

За всех ответила Полина Берг:

– Верно, поскольку нам самим о нем почти ничего не известно. А что, это плохо?

– Еще как плохо! Почти у всех серийных маньяков было ненормальное детство, часто включая сюда сексуальные домогательства, употребление родителями наркотиков или алкоголя вкупе с неоправданно суровыми наказаниями за пустячные провинности. Один из классических типов реакции ребенка на это – пытаться найти убежище в фантазиях, которые со временем могут превратиться для него в целый иллюзорный мир, в котором данный индивидуум втайне от всех вполне может существовать параллельно с ведением обычной жизни.

Поуль Троульсен возразил:

– Но ведь у нас нет ничего, что указывало бы в данном направлении: он вырос в обычной, вполне благополучной семье.

– Так копайте глубже, ибо в семье у него что-то такое наверняка было. Что-то повлияло на него еще в детстве либо в ранней юности, причем настолько сильно, что вылилось в убийство двух женщин. Или, если хотите, трех. Может, вам стоит поискать какое-то одно весьма важное событие – обычно оно совпадает с чьей-либо смертью. Или это может быть связано с уклонением родителей от выполнения своих прямых обязанностей в отношении ребенка в сочетании с ненормальной ситуацией в семье. А может, и то и другое вместе.

Конрад Симонсен спросил:

– И именно тут на сцене и появляется маска?

– Да, но это вовсе не значит, что нужно искать эпизод в его детстве, где бы обязательно фигурировала маска. И наоборот, я считаю, что красная помада и длинные ногти вполне могут иметь совершенно реальную подоплеку. Маску же он, скорее всего, использует, чтобы спрятаться от реального мира, когда погружается в свой иллюзорный мир. Скрытое лицо – это его защита и одновременно его способ претворить в жизнь фантазию. Не просто как какую-то расхожую выдумку, а как ту форму существования, при которой его воспринимают всерьез и в рамках которой, как ему, вполне возможно, представляется, он сможет отомстить за все несправедливые обиды своего детства.