В противоположность братской и эротической любви, которые являются формами любви между равными, отношения матери и ребёнка – это по самой своей природе отношения неравенства, где один полностью нуждается в помощи, а другая даёт её. Из-за альтруистического, бескорыстного характера материнской любви её считают высшим видом любви и самой священной из всех эмоциональных связей. Представляется, всё же, что действительным достижением материнской любви является не любовь матери к младенцу, а её любовь к растущему ребёнку. Действительно, подавляющее большинство матерей – любящие матери, пока ребёнок мал и полностью зависим от них. Большинство матерей хотят детей, радуются новорождённому и погружены в заботу о нём. И это несмотря на то, что они ничего не получают от ребёнка в ответ, кроме улыбки или выражения удовольствия на его лице. Эта установка на любовь отчасти коренится в инстинктивной природе, которую можно обнаружить как у самок животных, так и у женщин. Но наряду с важностью инстинктивного фактора существуют ещё специфически человеческие психологические факторы, ответственные за этот тип материнской любви. Один из них может быть обнаружен в нарциссистском элементе материнской любви. Ввиду того, что ребёнок воспринимается матерью как часть её самой, любовь и слепое обожание могут быть удовлетворением её нарциссизма. Другие мотивации могут быть обнаружены в материнском желании власти или собственничества. Ребёнок, существо беспомощное и полностью зависимое от её воли, это естественный объект удовлетворения для женщины властной и склонной к собственничеству.
Братская любовь – это любовь между равными; материнская любовь – это любовь к беспомощному существу. Как бы они ни отличались друг от друга, общее у них то, что они по своей природе не ограничиваются одним человеком. Если я люблю своего брата, я люблю всех своих братьев: если я люблю своего ребёнка, я люблю всех своих детей; более того – я люблю всех детей, всех, кто нуждается в моей помощи. Противоположность обоим этим типам любви составляет эротическая любовь; она жаждет полного слияния, единства лишь с одним человеком. Она по самой своей природе исключительна, а не всеобща; к тому же, вероятно, это САМАЯ ОБМАНЧИВАЯ форма любви.
Половое желание требует слияния, а оно отнюдь не только инстинктивная физическая потребность избавиться от болезненного напряжения. Половое желание может возбуждаться как любовью, так и тревогой одиночества, жаждой покорять и быть покорённым, тщеславием, побуждением причинить боль и даже уничтожить. По-видимому, половое желание может возбуждаться и легко сливаться с любой сильной эмоцией, лишь одной из которых является любовь. Из-за того, что половое желание в понимании большинства людей соединено с идеей любви, они легко впадают в заблуждение, что они любят друг друга, когда их физически влечёт друг к другу. Когда желание полового слияния вызвано любовью, то физическая близость лишена жадности, потребности покорять или быть покорённым, но полна нежности. Если желание физического соединения вызвано не любовью, если эротическая любовь не является также и братской любовью, это никогда не поведёт к единству более прочному, чем оргиастическое преходящее единение. Половое влечение создаёт на краткий миг иллюзию единства, однако без любви это «единство» оставляет чужих такими же чужими друг другу, какими они были прежде, – а порой оно заставляет их стыдиться и даже ненавидеть друг друга, потому что, когда иллюзия исчезает, они ощущают свою отчуждённость ещё сильнее, чем прежде. Нежность не означает, как думал Фрейд, сублимацию полового инстинкта; она – прямой результат братской любви, и присутствует как в физической, так и в нефизической формах любви.