Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть

Под хрупкостью эстетической работы, или критики, я имею в виду прежде всего то, что в эстетическую позицию вписано: сколь бы сильной ни была моя преданность эстетике, я всегда понимаю, что ничто не может заставить склониться к ней других. Эстетическое разногласие не просто неразрешимо, оно таково по своей природе.

Здесь я расширяю знаменитую догадку Канта. Он понял, что область эстетического определяется, по крайней мере частично, действием двух антагонистических принципов. Во-первых, эстетическое разногласие реально и существенно: мы делаем наши утверждения об эстетике «всеобщим голосом». Во-вторых, эстетический ответ является вопросом чувства, в этой области не может быть правых и неправых и нет способа разрешить спор[203].

Проведем мысленный эксперимент: допустим, что существуют люди, которые считают свои предполагаемые эстетические суждения такими суждениями, в отношении которых возможны доказательство или соглашение, и верят, что в этой области можно быть однозначно правым или неправым. С точки зрения Канта, ошибка этих людей в основном эпистемологическая или, может быть, интеллектуальная. Они думают, что эстетика подобна геометрии или другим областям, в которых можно достичь позитивного знания. И в этом они ошибаются.

Однако, как следствие того, что я называю хрупкостью, этим догматикам вообще не удается уловить подлинно эстетический ответ. Они не просто излишне веруют в независимость своих эстетических реакций, а слепы к природе эстетического как такового. Открытость и неразрешимость эстетического – это, если угодно, сама ее модальность.

Хрупкость хорошо знакома нам и из других областей жизни и мышления, о чем мы уже говорили. Например, говоря, мы всегда рискуем быть понятыми неправильно, поэтому нам всегда нужно быть готовыми перефразировать свои высказывания, переформулировать их, выразиться иначе и так далее. Говорить – значит быть открытым к требованиям исправления и изменения языка[204]. Нечто подобное происходит и с восприятием: ни один объект нельзя воспринять целиком и сразу со всех сторон; все, что вы видите, закрывает от глаз то, что находится позади. Видение открывает одно и скрывает другое. Следовательно, видеть – значит чувствовать, что мы сталкиваемся с миром лишь частично и благодаря активному взаимодействию с ним или исследованию его.

Язык, не допускающий внутри себя сбоев коммуникации, был бы подобен визуальному восприятию, которое позволяет смотреть со всех точек зрения сразу. Это были бы язык или восприятие, лишенные сущностного аспекта хрупкости, и в них нельзя было бы узнать язык или восприятие в том смысле, в каком они известны нам. (Возможно, именно такими должны быть компьютерный язык или машинное зрение.)

Но отличительная хрупкость критики проявляется и иначе. Это уже рассмотренный нами факт, что наши индивидуальные эстетические реакции не фиксированы и не стабильны. Таковы они, потому что меняются со временем. Как мы уже говорили, стихотворение может вам понравиться при первом прочтении, а затем – разонравиться, и наоборот. Но эстетические реакции могут быть нефиксированными и нестабильными и в другом смысле. Работа – эстетическая работа, работа взгляда, мышления и говорения – может потребоваться даже для того, чтобы начать наводить фокус на собственные эстетические оценки и реакции. Далеко не всегда эстетические переживания являются спровоцированными внутри нас сознательными событиями, мы должны активировать наши эстетические переживания и делаем это не только на протяжении времени, с другими, в историческом контексте, но порой и с величайшим дискомфортом. Нам необходимо добиться эстетической реакции.

Очень значимо, и это действительно важный момент относительно хрупкости, что она зависит от нашей самостоятельной оценки собственных эстетических реакций. Мы понимаем наши собственные эстетические реакции как изменчивые и нефиксированные, наконец, как нечто более похожее на возможности.

Не по цене билета

Искусство, как мы видели, особым образом связано с эстетикой. Но еще удивительнее, что философия тоже имеет такую связь. Философская проблема – это загадка, возникающая вследствие очевидной несовместимости различных вещей, в которые мы твердо верим. В выражении Витгенштейна, философская проблема имеет следующий вид: «Я не знаю, как мне быть»[205]. Не из-за недостатка информации, не вследствие эмпирической ошибки, а потому, что мы дезориентированы и не можем увидеть ясный путь к разрешению конфликта. Обычно нужно развернуть проблему, переосмыслить само значение того, что человек якобы знает, заново проанализировать то, что и так у него перед глазами. Требуется новое понимание, которое заключается, по сути, в том, чтобы посмотреть на вещи иначе или заново увидеть то, что все время было на виду.