Всё самое плохое о моей сестре

— А вот и есть. У меня появился новый друг, который хочет играть со мной завтра во время ланча.

— Правда? — удивилась мама. — Кто это?

— Микки Уэст.

— Но это же мальчик, — мама сказала это так, как будто мальчики не считаются.

— Я нравлюсь многим мальчикам, — кивнула я.

— Что ж, Мартина, это хорошо, но ты девочка. И лучше, чтобы ты не была таким ужасным сорванцом. Слушай, ты действительно хочешь пойти в класс танцев мисс Сьюзанн? Может, там у тебя появятся какие-то новые друзья.

— Я передумала, мам. У меня все прекрасно. Я не хочу дружить с такими девочками, как Кэйти, Ингрид и Элайша. Мне нравится быть странной.

— Ох, Мартина, — тяжело вздохнула мама. — Ну почему ты такая упрямая?

— Ты хочешь, чтобы я была больше похожа на Мелиссу, ведь так? — спросила я.

— Не-е-ет, не совсем так, — сказала мама не очень уверенно. — Ты — это ты: славная, разносторонняя девочка. По-моему, замечательно, что у тебя такое хорошее воображение и ты так артистична, но я хочу, чтобы ты использовала свой дар более плодотворно. Ты должна делать какие-то действительно красивые картины и рисунки, но ты тратишь свое время на эти глупые комиксы.

— Могучая Марта — это не глупо!

Мама взяла мой альбом и нахмурилась, увидев тонкую-как-булавка Могучую Марту, бросающую яйца.

— Эти каракули — просто трата карандашей и бумаги, — сказала она. — Ты даже не рисуешь ее правильно. И что, ты полагаешь, она делает?

Я предусмотрительно хранила молчание.

— Она же не… кидает яйца, а? — с надеждой спросила мама. У нее снова порозовело лицо.

— Нет-нет, она… она в Солнечной Стране, и это все маленькие солнечные лучи, — ответила я.

Мама вытаращила глаза — и я не могу сказать, что осуждаю ее.

Она принесла блокнот и конверты и потом стояла надо мной, пока я писала письма с извинениями.

— Можно, по крайней мере, использовать компьютер и распечатать письмо три раза? — спросила я.

— Нет, ты должна сделать это вежливо, по-старомодному. Я хочу, чтобы родители этих девочек увидели, что ты искренне извиняешься, хотя и совершила такой ужасный поступок, — сказала мама.

Так что я должна была писать три ужасных письма — прямо на моем подносе с ужином. Даже четыре, потому что маме не понравилось мое первое письмо от руки.

— «Дорогая Кэйти, извини. Преданная тебе…» — прочла она с отвращением и разорвала письмо пополам.

— Пиши снова, но правильно!

— Но я же написала «извини».

— Это вовсе не выглядит извинением. Давай я продиктую. Начинай снова и в верхнем правом углу напиши свой адрес.

— Как скучно, — заныла я.

«Дорогая Кэйти!

Я очень сожалею, что бросила в тебя яйцо на игровой площадке.

Это было очень глупо.

Мои родители очень рассердились на меня.

Я надеюсь, что тебе было не очень больно и это не сильно испортило твою одежду.

Я обещаю, что никогда больше не совершу такой глупости.

Искренне твоя

Мартина Майклс».

Потом я написала то же самое Ингрид и Элайше. Извини, извини, унижаюсь, унижаюсь. Впервые мне было вообще безразлично, что я подписалась «Мартина». Было бы очень стыдно подписывать письма «Марти».

Когда мама наконец ушла, я взяла невидимый карандаш и написала поверх каждого письма:

«Нет, я нисколечко не извиняюсь, ты подлая, ненавистная свинья».

Конечно, эти слова нельзя было увидеть, но я стала чувствовать себя значительно лучше, зная, что они там есть.

Мне не разрешали спускаться вниз до самой ночи. Этот вечер, наверное, был самым длинным в моей жизни. Я рисовала Могучую Марту, играла со своими зверями, но было очень странно сидеть как пришитая наверху, когда было слышно, что внизу работает телевизор и разговаривают мои родственники.

В конце концов, когда Мелисса пришла спать, мама и папа поднялись наверх. Я притворилась, что уже сплю, — завернулась с головой в Уилму и с трудом дышала из-под нее. Мама и папа пытались со мной поговорить, но я сделала вид, что их не слышу. Они поцеловали меня на ночь, хотя это был только один поцелуй, и папа не сказал мне «Спите, детки, крепко, клопов я запер в клетку».

Я сопела в Уилму.

— Ты ведь не спишь, а, Марти? — прошептала Мелисса. Кровать заскрипела — это она стала взбираться по приставной лестнице ко мне наверх.

— Эй! Я думаю, они сердятся на тебя. Ты в самом деле должна писать письма с извинениями? — спросила она.

— Да! И мама собирается завтра утром идти вместе со мной, чтобы быть уверенной, что я вручу эти письма, и это будет мегаунизительно, — сказала я мрачно.

— Ой, бедняжка, — посочувствовала Мелисса.

Она взобралась ко мне на кровать. Обычно я ей этого не позволяла. Верхняя кровать — это моя территория. Но в ту ночь было очень уютно прижаться к Мелиссе: казалось, она была единственным членом семьи, который меня любит.

Глава 9