Всё самое плохое о моей сестре

Я с удивлением уставилась на сестру.

— Хватит, Мелисса. Возвращайся вниз, — сказал папа.

— Но пап, это правда. Марти не виновата. Они все настроены против нее. Я предложила ей помочь, но она не захотела, — сказала Мелисса. Она правда казалась расстроенной, будто вот-вот собиралась заплакать. Как и я.

— Мелисса. Пожалуйста. Иди вниз, — сказал папа.

Мелисса повиновалась.

— Пап, ты правда-правда сердишься на меня? — прошептала я.

— Да, сержусь, — ответил папа.

Я попыталась натянуть на голову Уилму, но он стащил ее с меня.

— Так вот, прекрати свои детские штучки — я знаю, ты просто пытаешься меня умаслить, — сказал он. — Пора тебе немного повзрослеть. Хорошо. Я прекрасно понимаю твои чувства, когда ты решила, что должна дать отпор этим девочкам. Это те самые Кэйти и Ингрид?

— Да. И Элайша.

— А, это та толстая девочка, которой мама сшила платье? Честно говоря, мне не кажется, что эта бедная малютка могла бы выступить хоть против кого-нибудь. Так, Мелисса говорит, что эти девочки дразнили тебя… И как же они тебя называли?

Я помотала головой.

— Давай-давай, скажи. Я должен знать, — папа помолчал. — Это было грубое слово? Тогда скажи по буквам.

— С-И-Н-Ю-Х-А.

Папа даже сморщился.

— Синюха? — повторил он недоверчиво. — О господи! Ушам не верю! Это даже не грубое слово!

— Зато они всегда грубы со мной, — сказала я. — Ладно, так было раньше. Но теперь уже больше не будут.

— Но мне все равно, как они тебя называли — синюхой, осой, шмелем, — папа фыркнул, будто возвращался обратно в моего папу и вот-вот мог бы рассмеяться.

Я улыбнулась ему с надеждой, но он в ответ нахмурился:

— Я сказал, что в этом нет ничего смешного. Ты могла серьезно поранить этих девочек.

— Пап, это были всего лишь яйца.

— Яйца могли попасть им в глаза, или кусочек скорлупы мог их порезать. Неизвестно, какое ранение ты могла нанести. Это ужасно, отвратительно. Мама говорит, что эти девочки были страшно расстроены. Бог знает, что скажут их родители. Ты что, не понимашь, в какое затруднительное положение поставила свою маму — ведь она школьный секретарь! И мама Элайши как раз заказала новое платье. — Папа помолчал. — Ты не собираешься извиниться?

— Извини, я сожалею, — промямлила я, потому что очень-очень-очень сожалела, что папа так рассердился.

— Так-то лучше, — сказал он.

— А теперь можно мне спуститься вниз?

— Нет, пока нельзя. Тебе нужно спокойно все обдумать и собраться с мыслями, чтобы никогда больше не делать таких глупостей.

И я обдумывала все до тех пор, пока ужасно не заурчал мой живот и до меня не стали доноситься замечательные запахи ужина. Я почти не сомневалась, что это были макароны с сыром, одно из моих самых любимых блюд. Мама и папа должны позвать меня вниз, когда накроют на стол. Я слышала все, что мама делала на кухне. До меня доносилось хлопанье дверцы духовки, звон посуды, шипение воды из крана, когда она наполняла стаканы.

— Ой, да! — бормотала я, потирая живот.

— Ой, нет! — завыла я, когда поняла, что все трое внизу сели есть макароны. Без меня!

Мама и папа оставили меня наверху голодать. Я уткнулась лицом в подушку и начала горько рыдать — так сильно, что даже не услышала, как вошла мама… с подносом, на котором был мой ужин!

— Похоже, ты начинаешь понимать, какой ты была гадкой, — сказала мама. — Мартина, сядь ровно. О, дорогая, у тебя есть носовой платок? Давай высморкаемся. Ладно, успокойся и поужинай.

Наконец-то я получила свою тарелку макарон с сыром. К сожалению, пока я ела, мама стояла и читала мне нотации, не давая в полной мере насладиться драгоценной едой.

— Когда закончишь, молодая леди, напишешь три письма. Одно Кэйти, одно Ингрид и одно Элайше. Ты должна извиниться перед каждой девочкой.

— Ой, мам! Спорю, они не извинятся за то, что дразнили меня.

— Это не важно, — сказала мама. — И, в любом случае, не похоже, чтобы у них был злой умысел против тебя. Они называли тебя Синюхой, так? Ну, это довольно глупое прозвище, но оно, в сущности, совсем не противное, верно? И почему Синюха? Потому что ты жужжишь?

— Нет! Это потому, что я надела то синее платье на вечеринку Элайши, — сказала я жалобно.

— Ох! Что ж, это глупо, ведь ты выглядела в этом синем платье восхитительно — это все говорили. А они придумали прозвище Элайше из-за ее платья?

— Нет, потому что она к ним подлизывается. Я им не нравлюсь. Они говорят, что я странная.

Я вполне утешилась, потому что макароны были экстрапрекрасные, с приличными кусочками сыра, — но неожиданно у мамы стал такой вид, будто она снова собирается расплакаться.

— Они действительно говорили, что ты странная? — спросила она.

— Ну да. Но мне все равно, — я пожала плечами.

— А мне не все равно, — сказала мама. — Ох, Мартина, почему ты не постараешься как-то приспособиться ко всем остальным? Ты смышленая девочка. Если бы ты играла наравне с другими ребятами и прекратила свои глупые выдуманные игры, то тебе стало бы легче и у тебя появились бы друзья.

— У меня есть друзья, — сказала я. — Джейдин моя лучшая подруга.

— Да, она кажется очень славной девочкой, но больше никаких друзей у тебя нет, ведь так?