Всё самое плохое о моей сестре

Я подумала было рассказать ему историю с Синюхой, но поняла, что он ничего не поймет. Поэтому я так и стояла, уставившись на доску и переминаясь с ноги на ногу, пока он бубнил и бубнил. На самом деле это вовсе не было страшно — просто скучно. Но я понимала, что это временное затишье перед бурей. Бурей была мама.

Когда прозвенел звонок на урок, мистер Хаббард махнул рукой, чтобы я ушла. Я быстро помчалась по коридору, но мама выскочила из своего кабинета и успела схватить меня за плечо, прежде чем мне удалось убежать.

Она слегка встряхнула меня.

— Ну подожди, уж дома-то я до тебя доберусь! — прошипела она.

Сидеть на уроках в этот день было очень странно. Я с трудом решала задачки, с трудом писала тест. Обычно ни то ни другое удовольствия мне не доставляло, но сегодня я хотела, чтобы каждый урок тянулся вечно. Нашей учительнице, миссис Мэдли, рассказали об инциденте с яйцами, и она сочла необходимым прочитать еще одну небольшую нотацию перед всем классом — хотя ее губы все время подрагивали, будто она вот-вот могла прыснуть со смеху. Возможно, дело было во внешнем виде Кэйти, Ингрид и Элайши. Мама, конечно, постаралась, но они все равно выглядели сильно пострадавшими от яиц, особенно Кэйти. Казалось, будто она не мыла волосы несколько недель. Все трое, естественно, свирепо смотрели на меня, но напасть не пытались и, хотя все время перешептывались, ни разу не произнесли противного слова «синюха».

Все другие дети поглядывали на меня с осторожностью, словно стараясь догадаться, что еще я собираюсь отмочить. Микки Уэст послал мне записку:

«Дорогая Марти!

Ты лучшая в кидании яиц!!! И в лапту ты тоже хорошо играешь.

Можешь быть завтра в моей команде, если хочешь.

Микки».

У меня забилось сердце. Мальчики вообще никогда не позволяют девочкам играть в их командах. Но Микки пригласил меня с ними играть!

И я написала ответ:

«Дорогой Микки!

Это будет здорово.

Марти».

И добавила смайлик.

Я не была уверена, что завтра буду в состоянии играть в лапту. Но я была уверена, что мама собирается меня побить.

И вот оно — самое плохое. Всю дорогу домой мама хранила зловещее молчание и заговорила, только когда мы закрыли за собой двери дома.

— Мне за всю мою жизнь не было так стыдно, — сказала она. — Немедленно отправляйся в свою комнату, Мартина. Даже смотреть на тебя не могу.

Но у меня больше не было своей комнаты. Я мучилась в этом розовом ужасе и высадилась на необитаемом острове, на верхней кровати. Завернулась в Уилму-кита и стала посасывать большой палец. До смерти хотелось есть. Обычно, когда мы приходим из школы домой, мы всегда пьем фруктовый сок с печеньем. Ясно было, что меня оставят без этого угощения. Я обследовала свою школьную сумку — вдруг там завалялось печенье или ириски, но не нашла ничего, кроме крошек и пустой обертки.

— Ну и пожалуйста, — заявила я с вызовом. — Могучая Марта иногда не ест по нескольку дней. На самом деле, когда она с особой миссией летит спасать планету, она так занята, что у нее совсем не бывает времени поесть. Она просто худеет и становится все тоньше, и тоньше, и тоньше, пока не станет тонкой, как стрела, но это все к лучшему, потому что тогда она выстреливает себя в стратосферу. Если кто-то из ее хитрых врагов тогда оказывается рядом с ней, то они не могут поймать ее в прицел и совсем теряют из виду.

Я нарисовала Могучую Марту во всю страницу в виде длинной линии, пририсовав с одной стороны крошечную головку, а с другой — конверсы. Рядом с ней нарисовала много летающих вокруг нее пуль и бомб — только все они получились похожими на яйца. Потом добавила маленьких людей-палочек — Кэйти, Ингрид и Элайшу — и снова забросала их яйцами. Для этого я взяла желтый фломастер и нарисовала им желтые капли. Я стала смеяться и никак не могла остановиться — но это не был смех гиены, и ничего хорошего в нем не было.

— Над чем это ты смеешься? — спросил папа, входя в комнату.

— Ой, пап! — Я спрыгнула с кровати и подбежала к нему.

Но все было как-то неправильно. Он меня не обнял, не стал кружить. Он просто стоял. Я посмотрела на него снизу вверх:

— Пап?

Я прижалась щекой к его животу. Папа молчал.

— Кудряшкин? — Я потянула его за руку, чтобы он потрепал меня по волосам.

Но папа оттолкнул меня — тихонько, но твердо:

— В чем дело, Мартина?

— Марти!

— Это ведь была не просто одна из твоих обычных выходок. У тебя серьезные неприятности. И смеяться над этим не стоит, — сказал папа.

— Я не смеялась. То есть смеялась, но не по-настоящему, — сказала я.

— Я же только что слышал. А это что такое? — Он взял мой альбом и увидел ярко-желтые кляксы и каракули по всей странице. — Приди в себя! Ты же упиваешься этим. Мама внизу заливается слезами — так она расстроена. Как ты вообще могла такое сотворить с этими бедными девочками?

— Пап, они не бедные девочки. На самом деле они плохо поступали с Марти, они называли ее этим глупым прозвищем, — сказала Мелисса, заглядывая из-за двери.