Всё-таки живые (СИ)

Дом в Валентиновке — это отдельная тема для разговора. Огромная бревенчатая дача едва ли не дореволюционной постройки, окружённая одичавшим яблоневым садом и соснами, сиренями и жасминами. Местные находят её поэтичной, а я — неопрятной. Слегка провалившееся и заставленное кошачьими мисками крыльцо, которое Фёдор порывается починить всё то время, что я тут живу, но при этом и сам не делает, и мне не даёт: «Танька, ты что, оно же такое старинное, жалко же!» — кстати, да, я для них давно Танька; по словам Семёна, который первым меня так обозвал, это не сокращение от Татьяны, а женский род от слова «танк». С крыльца попадаешь на просторную застеклённую террасу, главными атрибутами которой являются обеденный стол с большим металлическим баком для кипятка, называемым «самовар», и старинный буфет, заставленный ровным строем тарелок в мелкую розочку и армией банок с вареньем, вишнёвым и яблочным. Клубника в этой семье до варенья не доживает. Через крошечный тамбур, напоминающий шлюз и пропахший старой бумагой, можно пройти в кухню, она же раздевалка для верхней одежды и обуви. В дальней стене проход в коридорчик, идущий через весь дом — правый дальний угол занят комнатой Фёдора и Мари, рядом с ней комната сыновей, а напротив, граничащая с кухней комната Дарьи с мужем. Потом холл с проходом в подпол, ванной и туалетом; по местным меркам, иметь внутренний санузел на даче — это верх шика, но для Фёдора с женой это необходимость, зимой в этих широтах довольно холодно. От холла дом продолжается в зеркальном порядке — снова комнаты, из которых одна приспособлена под кухню, терраса, крыльцо. Это — половина Скворцовых-младших: у Фёдора есть брат, который со своей семьёй живёт в столице и выбирается в Валентиновку только на лето. Кроме того, между двумя половинами дома имеется узкий проход на ещё одну террасу с художественно-музыкальной студией Мари, где она даёт уроки, с выходом на заднее крыльцо и лестницей на второй этаж с его четырьмя гостевыми комнатами и захламлённым холлом, огромным настолько, что в плохую погоду многочисленные Фёдоровы племянники гоняют там мяч, а зимой стучатся в настольный теннис. На втором этаже я бываю редко: внутренний коридорчик слишком узок для моего скафандра, там даже полный человек не особо протиснется, а пока я облечу вокруг дома и влезу на заднее крыльцо, по любимому выражению Мари, случится второе пришествие. Я долго думала, что это шутка на религиозную тему, пока не узнала, что хозяйка дома имеет в виду Доктора, которого встречала только раз (когда он прилетает к Скворцовым, её то в магазин уносит, то в город, то ещё куда-нибудь).

И наконец, моя собственная комната. Вообще-то, раньше она считалась библиотекой, но теперь это и моё жильё тоже. Самая укрытая от посторонних глаз комнатушка во всём доме. Вход в неё, правда, идёт с кухни, рядом с проходом в коридор, но зато окно выходит на террасу. Из всей обстановки — большой стеллаж размером в стену, уставленный старыми книгами, в основном дореволюционными; разваливающийся антикварный диванчик в стиле «модерн», на который людям раньше было страшно садиться из-за пыли, но теперь, когда я извела всю грязь в зоне доступа, основанием для страха являются выпирающие из-под потёртого жёлтого атласа пружины и нависшая над ними огромная копия «Берёзовой рощи» Куинджи, написанная Мари и держащаяся на слабо вбитых гвоздях. Завершает обстановку такой же старый и скрипучий письменный стол у окна, покрытый выцветшим и простроченным молью зелёным сукном. Раньше в углу стояла маленькая этажерка, но хозяева её вынесли, чтобы освободить для меня место, и теперь она украшает кабинет Скворцовой, служа подставкой для гипсовой головы Антиноя. Хотя прошлым летом Антон с друзьями приволок из института списанный кульман, и теперь в библиотеке опять не повернуться, зато мне есть чем развлечься в ссылке — сама не черчу за ненадобностью, но устраиваю разносы всем конструкторам в этом семействе, а их трое.