Всё-таки живые (СИ)

Владимир, брат Фёдора, как и я, архитектор. Строит дома в Москве, часто уезжает в командировки по всему Союзу. Дознавшись, что мы с ним специалисты в одном деле, часто притаскивает мне свои чертежи на рассмотрение, а потом с обидой выслушивает разгромную критику. Его жена, трудоголик из той же строительной области, в довольно прохладных отношениях с Мари, которую считает слишком «дворянской», тайно презирает за титул домработницы и за глаза зовёт «мадамой». Впрочем, сама «мадама» слишком деликатна, чтобы обращать на это внимание, и без возражений соглашается посидеть с девчонками, если вдруг Скворцовым-младшим надо сорваться в снега Магадана или степи Казахстана. Тем удивительнее было их решение взять в семью мальчишку из детдома. Это всё как-то прошло мимо меня: несмотря на ненормативное любопытство, я всё ещё была настолько далека от происходящего, имела настолько малый опыт в таких вопросах, что просто не понимала, о чём идёт речь, пока в одну прекрасную июльскую пятницу Володя не приехал с малолетним тощим и совершенно незнакомым ребёнком и не сказал: «Знакомьтесь, это наш сын, Павлик».

Короткая щетинистая стрижка, одежда на размер больше, оттопыренные уши, ссадина на подбородке и затравленные глаза — первое моё впечатление от этой ювенильной особи. Особенно врезались в память именно глаза — часто смаргивающие, заискивающие и напуганные одновременно, я таких даже в концлагерях не встречала. Как потом я услышала в вечернем разговоре между Фёдором и женой — «как у голодной бездомной собаки в плохую погоду». Из их же беседы я вытащила несколько новых интересных фактов о гуманоидных семьях, таких, как «лишение родительских прав», «жестокое обращение с детьми» и прочее. Для меня это прозвучало настоящим открытием. Далеки спокойно могут пожертвовать потомством в случае необходимости, в нашем базовом словаре по умолчанию нет слова для обозначения детей — мы сразу сходим с конвейера взрослыми. Однако земляне — низшая раса, испытывать привязанность к себе подобным у них нормально, а к детям — прописано биологией, и чтобы шла ошибка их первичного инстинкта... Это вовсе из ряда вон, на Скаро такое выбраковывают сразу. Пашка до пяти лет жил с родителями, страдающими от алкогольной зависимости, и бывал ежедневно бит, порой до полусмерти. В итоге во время особо бурной семейной ссоры жена зарубила мужа топором и закопала на заднем дворе дома, заставив мальчишку себе помогать. Естественно, оказалась за решёткой, а ребёнок — в общественной организации, занимающейся воспитанием детей, оставшихся без присмотра родственников. Насколько мне сейчас удалось изучить эту систему, ничего более корявого и идущего вразрез с собственным менталитетом цивилизация землян не могла придумать. Восемнадцать лет строгого заключения, хоть и с комфортными условиями проживания — вот что, по сути, являют собой их детские дома. Никакой психологической поддержки или адаптации к окружающему миру. Помидоры только в салате, как грустно шутит Фёдор. Для взрослых преступников местная система наказания и то часто мягче, а эти дети не виноваты ни в чём, кроме того, что остались без родителей*. Павел был не просто сломлен — сломанных я видела, они не такие, — он был как вырванный из почвы сорняк, раздавленный в колее. Неснятое психическое потрясение и полная подорванность доверия как к взрослым, так и к детям, и нечего удивляться, что примерно к середине августа ему снесло крышу, и он начал катать истерики. А поскольку он так и не сошёлся со своими новыми сёстрами (точнее, они его не приняли из-за плохой информационной подготовки на тему того, каким будет их новый братик), а приёмные родители успели уже дважды сорваться в какие-то срочные, хоть и очень короткие, командировки, эти скандалы были очень, очень бурными. Вплоть до побегов. Им всем был нужен срочный курс психологической реабилитации, но в этой стране не принято, как они сами говорят, «выносить сор из избы». Единственный, кто тогда более-менее понял, что происходит, и даже мне смог это внятно объяснить, была Мари. И она же мужественно приняла на себя удар, взяв Пашку под защиту и буквально спася от возвращения в детдом. Грохот мебели, рыдания, драки с близнецами — вторая половина дома превратилась в поле битвы, но адвокат в лице «мадамы» сумел вызвать доверие у мальчишки, и когда самая острая фаза адаптации миновала, Пашка стал сбегать не в подворотни, а к своей защитнице.

«Тёть Маш, можно, я у вас посижу?» — отведённые в сторону глаза, напряжённые плечи, губы сжаты в нитку, руки засунуты в уже растянутые карманы школьных штанов, ранец висит на одном плече. Утро субботы. Опять прогул школы и побег из города в Валентиновку. Мари всплёскивает руками, чуть не роняя чашку со стола — мне всё это видно через окошко, выходящее на пропахшую яблоками террасу.