Всё-таки живые (СИ)

— Тише, милая, не ревнуй. Когда мы с ней воевали в Войне Времени, она ещё не имела никакого отношения к Церкви, а тебя даже в проекте не было. И твоих родителей, кстати, тоже. И ты это знаешь!

— Всё равно не упоминай при мне Ташу Лем!!!

— Между нами ничего не было, — оправдываясь, бормочет Хищник гораздо тише, но я всё равно его слышу, и Ривер, наверное, тоже.

Приоткрываю глаз. Дриады пропали или ушли в невидимость. Вокруг колбы льётся и урчит мыльный раствор с радужными пузыриками, рядом толкутся ноги в скафандровых ботинках и отмокает несчастный инструмент. Ясно, смываем пыль. Сейчас, когда никто меня не шевелит, даже почти нормально — только боль, противная слабость, тошнота и металлический привкус во рту. Вот бы снова отключились болевые центры... Доза-то всё равно не совместима с жизнью. Что у Хищника за садистская наклонность продлять агонию противника?

Поток воды прекращается, Ривер стаскивает шлем и садится рядом со мной прямо в утекающий дезактивирующий раствор:

— Тлайл, ты как?

— Жить не буду, — отвечаю, еле выталкивая из лёгких воздух. — Это временное улучшение. Симптоматика показывает, что я труп в течение суток. Пристрели из жалости-и?

— Мне надо смыть с тебя пыль, — отвечает она, осторожно снимая крышку. — Потерпишь?

— Постараюсь потерять сознание, — жаль, она не различит иронию. Забавно, фея-крёстная, несколько часов назад я хоронила тебя. Но похоже, умру быстрее, чем ты.

Ко мне протягиваются руки и подбирают куда бережнее, чем грубые лапищи Хищника. Но мне всё равно больно и противно. Всё противно. Даже доживать оставшиеся часы. И прохладный мыльный душ, охлаждающий горящую шкуру, совсем не радует. Наглотаться бы и утонуть, так ведь не дадут. Будут нерационально бороться за меня до последнего. Интересно, сколько я схватила?

— Конечно, будем, — улыбается Ривер. Похоже, я что-то произнесла вслух. Значит, опять перестаю управлять сознанием. — Доктор, где там твой дозконтроль?

Из-за воды пришлось прикрыть глаз, поэтому только чувствую прикосновение холодного металла. Противный писк дозиметра.

— Тридцать четыре с половиной зиверта, — слышится сквозь него. — Надень шлем обратно, пока мы не дотащили её до лечебной капсулы.

Ривер присвистывает:

— Это что, пыль не смывается?

— Нет, это радиация проникающего и наведённого типов, — выталкиваю с трудом, стараясь не наглотаться дезактивирующего раствора. — Гаммочка, Сонг. И жёсткие нейтроны. Я падала в разбитый реактор, пока меня не столкнули дриады.

— Это они показали нам, где ты находишься. Тинкербелл очень хотела спасти свою Венди.

— Уничтожила бы их за такое спасение.

— Они вряд ли понимали, что творят. Ты им чем-то приглянулась, и они делали, что могли, чтобы сохранить тебе жизнь, — замечает Доктор, выполаскивающий мою колбу изнутри. — Знаешь, говори с нами. А то тебя не разберёшь, когда ты в сознании, когда бредишь, а когда в обмороке.

— Брежу я всё время, — отзываюсь с Пашкиными интонациями, пока меня укладывают обратно в капсулу. Видимо, это не простое стекло, потому что Ривер было заметно тяжело её держать. — Хочешь, почитаю тебе Общую Идеологию?

— Да хоть «Капитал» Маркса, только не молчи, — он перехватывает капсулу одной рукой, а второй подбирает болгарку.

Я начинаю зачитывать О.И. по пунктам. Доктора наверняка от каждой статьи коробит, но зато Общая Идеология — это то, что далек отчеканит, даже будучи в состоянии бреда и горячки. Если начну сбиваться, он поймёт, что дело дрянь…

…Наверное, я всё-таки сбилась. Потому что вдруг обнаруживаю себя в реанимационной капсуле, под капельницей. Запахов не чувствую вообще — значит, слизистая сожжена радиацией, на очереди сетчатка и зрительный нерв. Скоро ослепну. Рядом сидит Ривер, уже без скафандра, но из нагрудного кармана торчит маленький армейский дозиметр. Как ни странно, я чувствую себя намного лучше, тошнота и головная боль унялись, но вот выражение лица феи-крёстной далеко от радужного. Зато сыпь у неё почти исчезла, что не может не радовать. Хоть что-то было не зря.

— На каком пункте я остановилась? — спрашиваю.

— Очнулась? На восьмом.

— Плохо. Лучевое поражение мозга. Ожоги в глубине нервных тканей, спутанное сознание. Молниеносная лучевая болезнь. Скоро станет ещё хуже.

Она бросает взгляд на монитор капсулы.

— Станет, — соглашается.

— Пристрели, — прошу потише. — Ты же сама видишь, без шансов.

— Шанс есть, — отвечает она так же тихо.

— Не лги.

— Правда, есть. Доктор пошёл вести переговоры на этот счёт.

— Кто возьмётся лечить далека? — это просто смешно.

— Другие далеки.

И тут меня пробивает на ржач. Это от дисфункции мозга, но я хохочу, как ненормальная. Как далек Каан. Они что, всерьёз считают, что за меня возьмётся хоть кто-нибудь из наших? Бред и чушь. В таком состоянии, как у меня, делают одну вполне определённую инъекцию, а через двадцать рэлов отправляют тело в захоронку для радиоактивных отходов.