Всё закончится на берегах Эльбы

Как и вся дивизия, батальон отступал на запад. Надежда, что положение ещё можно исправить, появилась вместе с новой техникой. Ходил слух, что командир дивизии смог получить её только после того, как дал снабженцам взятку.

Офицеры из ближайшего комиссариата уже готовили к бегству автомобили, груженные их многочисленным барахлом. К их плохо скрываемому ужасу, дивизия изъяла для боевых нужд весь их бензин. Непередаваемая тоска и скорбь отразились на офицерских лицах, когда они поняли, что останутся вместе с многочисленными чемоданами, набитыми пластинками, книгами и прочими милыми сердцу мелочами в городе, который вот-вот отвоюет неприятель.

В штаб батальона заглянул холеный берлинский офицер, один из тех, кого по заслугам именовали «тыловой крысой». С важным видом он прошёлся по штабу, сделал пару замечаний, отдал указания и ретировался, потратив на всё это не более пяти минут своего драгоценного времени.

— Вот из-за таких и гнём тут спину, — презрительно обронил очередной командир отделения связи. — Им же нельзя на фронт, они же ценные сотрудники тыла.

— И я бы хотела, — отрешенно изрекла Сандра, — быть ценным сотрудником. И в тылу.

— А ведь на тебя ноль внимания. А, Гольдхаген?

— Не надо мне его внимания! — тут же ощетинилась она.

— Да я не про то. Вам двоим нужно поменяться местами. Так было бы логичнее. Не обижайся, я хоть и наслышан о твоих подвигах, но женщине на войне не место.

Женщине на войне не место. А ей? Такая странная мысль. Видимо чувствовать себя женщиной Сандра давно перестала.

Командир батальона объявил, что придётся идти в наступление, чтобы прикрыть отход других частей. Как всегда, штабистам не престало дорожить жизнями осужденных, потому испытательный батальон снова кинули в самое пекло. И батальон стоял до конца. Своего собственного конца.

В это день содрогались земля и небо. Артиллерия, танки и авиация, сменяли друг друга, а сорок три человека — все, кто остался в испытательном батальоне, шли в атаку. Под лавиной бомб ни у кого не осталось сил отступать.

Всё стихло лишь глубокой ночью. Когда Сандра открыла глаза, то в лунном свете увидела лишь поле воронок. Стояла мертвенная тишина, даже снег не хрустел под ногами. На этот раз Сандре не размозжило ноги, но ей было боязно, что глухота после контузии не пройдет.

В вывороченной земле лежали присыпанные тела. Вот командир, вот санитар без ноги, забияка Грубер… все они лежали здесь, кто целый, а кто по частям. По щекам Сандры катились кровавые слезы, а она никак не могла отыскать Ойгена. Уж он-то должен был уцелеть, с его-то удачей. В голове гудело эхо взрыва, перемешанное с отчаянием. Как он мог, чёртов счастливчик? Как посмел погибнуть? Спаситель, заступник, товарищ… и кормилец. Самый дорогой ей человек. И его нигде нет.

Всё закончилось, нет больше испытательного батальона, нет сорока двух офицеров и рядовых — все они исполнили свой долг перед вождём. Никто из них теперь не получит помилования. Никто не соберёт в этой мясорубке их кости и не предаст земле.

Мертвенно холодная луна освещала ей путь, и Сандра шла вперед, утопая в снегу. Всё закончилось. Ничего не осталось. Нет больше штаба и полок с личными делами, нет катушки кабеля и полевого телефона. Никто не будет отдавать ей приказы в виде распоряжений. Она никому не нужна. Есть только снег и тишина.

В рассветный час Сандра вновь услышала тихий хруст под ногами — барабанные перепонки понемногу заживали. Первый луч солнца пронзительно засветил в глаза. Она не сразу поняла, что это значит. А когда вдали замелькали суетливые силуэты, Сандра слишком поздно сообразила, что всю ночь от глупости и растерянности шла на восток.

Бежать было слишком поздно, да и не осталось больше сил. Когда двое русских солдат с винтовками за спиной подошли угрожающе близко, Сандре оставалось лишь безвольно стоять на снегу.

Слух возвращался, и она смогла разобрать, о чём переговаривались красноармейцы. Сандра понимала каждое их слово, но смысл сказанного так и не доходил до сознания.

— Иди сюда, бедняжка, — звал её солдат с седыми усами. — Идём к нашим. Там тебя отогреют, накормят. Идём.

Кажется, никто не собирался хватать Сандру и тащить во вражеский штаб. Почему-то её и не считали за врага, а напротив, протягивали руку помощи.

— Ну что ты встала в самый сугроб? Отморозишь себе всё на свете.

И тут Сандра поняла. Красноармейцы смотрели на её замызганное, полысевшее каракулевое манто, что выдали ей этой зимой вместо армейской шинели. Они считали, что перед ними стоит советская гражданка, мирный житель.

— Постой, Федюков, — грозно произнёс другой солдат, что был моложе годами, — может это немецкая штабистка.

— Да какой там! — укоризненно ответил седоусый. — Фашисты своих девок в армию не берут. Дома держат, чтоб побольше новых солдат рожали. А эта наша, — и он ласково, с сочувствием посмотрел на Сандру, — ты посмотри какая измученная. Небось измордовали бедняжку, звери…