Всю жизнь я верил только в электричество

После чего мы потихоньку прошли мимо оживленной ещё оравы трудящихся МТС, сели в свой бензовоз и сбежали. А все оставшиеся вскоре должны были начать чисто символически «обмывать» добытые в поту и трудовой отваге награды. Затягивалось мероприятие обычно до полуночи. А мне уже пора было приступить коз бабушкиных выгуливать. Дядя Вася спешил забросить бабу Фросю в город и шустро ехать в командировку за двести километров от Владимировки. В Семиозёрное за обещанными и очень нужными запчастями. Вот, собственно, полдня и ушло на всеобщую трудовую радость. А дальше надо было зарабатывать и свою. Личную.

С козами мне общаться нравилось. Они жутко умные, игривые и послушные.

Я взял за рога главную среди десятка подружек, Зинаиду Сергеевну, названную так в честь нашей училки по географии. Она была ещё та коза. Взял, значит, я её и медленно повел из загона на улицу. Остальные девять стройной очередью с удовольствием пошли за нами. Потому, что не впервые. Козы прекрасно знали, что идем мы дружно и весело на лужайку лопать витаминную свеженькую зелененькую травку вместе с цветочками и молодыми листочками с окружающих кустарников.

– Гляди, Славка, чтобы они за лужок не сбегали. – Баба Фрося произнесла громкое наставление уже из кабины бензовоза. – А то не соберешь потом. В девять, как смеркаться начнет, домой гони. Я часам к десяти вернусь вечером. На последнем автобусе приеду. Коров подоить успею.

Дядя Вася прибежал из дома, через дорогу от нашего, с бумажным кульком из магазинной бумаги. Её никогда не выбрасывали, а заворачивали в неё по случаю что-нибудь своё. Бумага была прочная, надежная, хоть и не красивая. Сейчас дядя мой взял дома «тормозок». Еду какую-то в дорогу.

И мы разошлись. То есть, разошлись с машиной я и козы. А они с нами на бензовозе разъехались.

Лежал я на травке лицом к небу и думал о многом. О дружках своих городских. Парятся, несчастные, в окружении горячего от солнца асфальта. А может, наоборот, прохлаждаются в Тоболе на нашем обрыве. О девочке думал своей, которую любил, по-моему. Она, наверное тоже уехала в деревню маленькую возле Борового. В деревню Озерную. И хорошо ей там, как мне во Владимировке. А это меня радовало. Вот вернемся к осени и я ей, видимо, скажу всё-таки, что влюбленный я в неё. А то живет и не знает главного. К руке моей была привязана длинной верёвкой главная коза Зинаида Сергеевна. На шее у неё болтался колокольчик, который звенел и тогда, когда она голову наклоняла, и когда поднимала. А остальные от неё далеко не уходили. Пока веревка не натягивалась, я мог вообще на них не смотреть. Все паслись культурно и аккуратно. Рядом. Лежал я и вспоминал всякое-разное. Собрание сегодняшнее. Я раньше на такие торжества не попадал. И было мне так приятно от того, что рабочим людям нравится соревноваться и побеждать. По спорту я уже убедился в том, что победа или даже призовое место в тройке очень укрепляет дух, уверенность и производит внутри тебя силу. Всякую. Физическую добавляет и моральную. То как раз, что хоть кому надо иметь в достатке, а лучше вообще в избытке. Не помешает. Провалялся я так на солнышке, вздремнул даже, но успел, тем не менее, много ещё передумать всякого. А потом смеркаться стало. Я дернул основную козу за веревочку, поднялся и слегка потянул её на себя. Коза напоследок отщипнула большой пучок травы, пошла ко мне, а остальные, тоже прихватив полные рты травки на дорогу, пошли за нами. Хорошо, легко и спокойно пасти коз. Я загнал их в стойло и пошел в дом. Панька, похоже, был в пимокатной. Оттуда слышались глухие удары деревянного молотка по полусухим валенкам, которые дед молотком подгонял под вставленные в валенки колодки. Я сунул руку на полати печные, нащупал большой кулёк с табаком, отсыпал себе на три примерно закрутки. Потом за сундуком взял один из старых численников за пятьдесят восьмой год, оторвал четыре листочка и пошел к огородчику малому, где можно было спрятаться за две прижатые боками бочки и спокойно покурить. Расслабиться.

Бабушка приехала, как и собиралась, к десяти, Панька пришел из мастерской, Шурик вернулся из Рудного. Он всегда поздно приезжал. Работа электрика – до семи. Ну и восемьдесят километров с пересадкой в Кустанае с автобуса на автобус. Пока поужинали, пока поболтали каждый о своём, да друг дружку порасспрашивали, как день прошел, он и прошел. Бабушка помолилась на все пять образов, дед покурил на завалинке, я недолго книжку почитал. Из города привез. И не помню сейчас – какую. Шурик ушел почти до утра к подружке. Любовь у него проявилась. Ошибочная, как вывернулось попозже. А мы все легли спать, не зная ещё, что ночи сегодня не будет. Точнее – ночь никто не отменил, но оставил всех без сна и покоя.

Около двух часов, когда Панька счастливо храпел у меня под боком от хорошо сделанной днём пимокатной работы, бабушка Фрося получила от Господа милость – отдохнуть замечательно и делала это уже долго и толково. А я почему-то уморился от чтения при блёклом свете лампочки в шестьдесят свечей и вырубился с книгой в руке.