Всю жизнь я верил только в электричество

Мы с Шуриком шли сзади и картину возвращения вынужденно блудного сына, мужа, зятя и отца видели в панорамном изображении. Вокруг стола сидели печальные Панька, бабушка Фрося, братья жены Борис и Владимир, дядя Гриша Гулько в меру пьяный, дядя Костя, Панькин брат, и лично жена Валентина с очень изменившейся от горя внешностью. Лицо её от слёз опухло так, будто хороший рой пчёл отдыхал на лице её довольно долго.

Валентина вскочила как пружиной подброшенная и зависла на шее дяди моего, увлажняя слезами его грязную одежду и разрывая громким радостным и горестным одновременно причитанием барабанные перепонки присутствующих.

– Ну, будя тебе… – виновато говорил постоянно дядя мой и гладил жену по макушке. – Шурка, скажи ты им всем, что было-то. Иначе не поверят. Вы что все, схоронили меня уже, небось? Чего сидите как возле гроба открытого?

После этих необдуманных его ассоциаций Валентина взревела сиреной, похожей на проникающий сквозь плоть вой «Скорой помощи» на вызове.

Она повалилась на колени, обняла мужа за ноги и обездвижила его полностью. Он мог только продолжать гладить её по растрёпанному волосу и произносить единственную фразу, какую был в состоянии выговорить.

– Ну, будя тебе ужо!

Тут на арену выступил Шурик. Он прислонился к плечу застывшего в позе каторжника с цепями на ногах Василия Короленко, откашлялся, поднял палец вверх и добился полной тишины. Даже Валентина как-то уловила обстановку и стихла. А как раз в тот момент в коричневых, облагороженных еловыми шишками ходиках на стене пробудилась кукушка, высунулась и в такт маятнику шесть раз сказала «ку-ку», после чего упаковалось обратно и ставни за ней громко захлопнулись.

После первых же трёх-четырёх фраз Шурика я перестал его узнавать и этим был потрясен. Раньше я слышал только о древнем Цицероне из такой же древней Греции. Он красноречием своим беспредельным мог уболтать кого угодно хоть на что. Так убедительно и красиво держал он речь свою. Жил бы он сейчас, то Шурик спокойно мог бы вызвать Цицерона на социалистическое соревнование и получил бы вымпел победителя! Рядом с Шуриком Цицерон этот смотрелся бы косноязычным недоумком.

Дядя мой Александр Павлович первые пятнадцать минут речи отдал красочному освещению моральных, душевных, мужских и общечеловеческих достоинств Василия Короленко, для которого чужая беда равна своей. Который не дал погибающему на брошенной дороге незнакомому шоферу уйти из этого мира, не наладив с помощью Василия автомобиль, чтобы шофер смог ожить и достойно выполнить поставленную перед ним партией и правительством задачу – отвезти на семиозерскую МТМ полный кузов рубероида для обновления крыш свиноферм. И он на отремонтированной совместно машине выполнил свой долг, чем наверняка способствовал приросту массы свиней и помог совхозу выполнить государственный план по сдаче мяса.

Вторую, заключительную половину доклада Шурик посвятил мучительным страданиям Василия по семье своей и родственникам, которых не смог в запарке и нехватке времени, целиком угроханном на ремонтные работы, предупредить о своей драматической пропаже. Описание страданий длилось минут десять и у многих на лицах появились красные пятна волнения крови и слезинки в глазах. В финале речи был и пафос, и чувственность вместе с откровенным призывом поклониться в пояс доброму и благородному простому шофёру бензовоза дяде Васе Короленко. Тут, конечно, все повыскакивали из-за стола и стали обнимать и целовать Василия. Бабушка Фрося воспользовалась суматохой и отодрала с усилием Валентину от туловища мужа. Усадила её на скамейку и дала полную кружку кваса. Успокоила. К обнимающим примкнул и Шурик лично, хотя после долгой эмоциональной речи ослаб маленько, и глаза его потухли.

– Пойду пока в сельсовет, – сказал он Паньке. – Позвоню в милицию. Пусть заявление наше отложат. А завтра я заеду по дороге на работу. Заберу.

Ещё минут через двадцать в доме стало тихо и мирно. Отец, дяди Гриша и Костя, третий сын Паньки Володя налили по стакану водки, отдельно наполнили трехсотграммовую кружку для дяди Васи, ухнули дружно все разом и выпили мировую.

Потом Панька обнял дядю Васю и, пока остальные закусывали, вывел его в сени. Я тихонько за ними выполз и на приступки в сенцах присел.

– Это Шурке спасибо скажи. Заступился, – дед держал толстой как бревно рукой дядю за плечо. – Но от меня лично претензию прими. Положено. Я ж старшак тут. Так вот. Скажу я тебе, Васёк, что..–..– ты стопроцентный. Мог доехать до асфальта, поймать попутку и весточку заслать нам сюды. Дать бы тебе за–.–.– твоё –..-.-.хороших. Наперед уведомляю тебя, что впредь за штучки подобные –..-ты от меня так легонько не отбрешешься. ..–.-. получишь сполна и сверх него. Лично тебя–..–. И высушу. А что человеку помог на дороге, так полное уважение прими моё. ПонЯл?

– А то! – склонил голову дядя Вася. – Ты бы, Панька, за провинность сделанную отходил бы меня вицей для очистки моей души, а! Честно заработал. Хватани с оттяжкой, я прошу. Совесть просит.