Всю жизнь я верил только в электричество

Горбачиху мы не могли воспринимать как колдунью или ведьму. Потому, что она кормила нас всякой вкусной всячиной, пирожками с кисляткой и грибами шампиньонами. Эти удивительные по вкусу придорожные грибы росли у неё сотнями килограммов вдоль километровой дорожки из одного конца огорода в другой. Мы её считали обыкновенной бабулей с большими странностями. Она была доброй, смешливой, знала много сказок и страшных историй. Мы слушали их на ночь и уходили спать на сеновал. Бабушка ложилась на полати, но приходила среди ночи к нам проверять, спим мы или сбежали куда. А мы лежали и уснуть после её рассказов, естественно, не могли. Образы жуткие, смачно ею описанные, висели над нами и гнали сон к чертовой матери. И вот она приходила к сеновалу и снизу шепелявила громко: – Шурка!

– Ась! – откликался он.

– Славка!

– Я тут! – бодро отвечал я.

– Не спите! – убеждалась бабушка Горбачиха. Она три раза хлопала рукой своей сухой по сеновалу, бормотала что-то под нос себе и говорила потом:

– Царь – сон пришел и спать велел. Ослушаться царя – грех велик. Спать!

Может она и ещё чего-нибудь говорила. Но мы не слышали. Потому, что уже спали.

***

Так вот. Дядя Вася мой мне одну таинственную историю рассказал про Горбачиху. Я её передам его же словами, но как запомнил. А дядя моё сказал вот что:

– Неизвестно, чем бы эта драма закончилась, если бы баба Фрося не позвала на помощь колдунью и ведьму бабку Горбачиху.

А загорелся дом у Кривцовых. Через три хаты от Панькиного. Керогаз взорвался. Что там за керогаз был, похожий на мину замедленного действия, не восстановишь уже. Кривцовы говорили, что подтекал малость. Вытирали рядом тряпочкой и всё. Не новый же покупать. Дело было в восемь вечера и первым, кто ужаснулся от истерического крика Лидки Кривцовой и длинного, с волчьим завыванием матюга главы семьи, оказался пастух, разводивший с пастбища коров по домам. Обалдел он крепче от уникального и неповторимого по сложности и насыщенности матерного освещения события. Длинную, как дорога до Кустаная связку объединенных в один нескончаемый матюг, на ходу изобрёл вдохновленный несчастным случаем хозяин Кривцов Александр. И не было в деревне магнитофона или стенографистки, чтобы увековечить неподражаемое произведение устного народного творчества. Пожаров пастух видел много а вот такого, мастерски разукрашенного матюга не слышал он досель. Это был двадцатипятиэтажный беспрерывный матерщинный монолог, цельный, неразорванный, который звучал минут десять. Сам Кривцов с нецензурными проклятиями на устах исчезал в огне на минуту и вылетал обратно с подпаленными бровями, ресницами, прической и дымящимися штанами.

Лидка в дом не бегала, но указывала мужу, где искать то, что надо вынести. Что вообще стоит сохранить, а что, хрен с ним, пусть пропадает. Дети их, трое девчонок от трех до шести годочков, прилепились к матери и на огонь смотрели радостно, изредка хлопая в ладошки. Поскольку керогаз стоял в сенцах, как у всех порядочных людей, то и горел дом с них начиная и перебираясь бросками пламенных брызг на низ стен комнат и понемногу облизывал уже и углы хаты ближе к крыше.

Воды у Кривцовых в больших объёмах не имелось. Только в одной кадушке для полива цветов в палисаднике. Другие две огородные кадушки недосягаемо сиротели на огороде. Далеко. Но ещё дальше был колодец – журавль. Да и толку с него в этом случае всё равно не представлялось никакого. Сосед, живший через дорогу напротив, крикнул, что сейчас он притащит к большом костру пожарников. Они располагались за клубом, километрах в трёх. У них имелась стандартная деревянная обзорная вышка, с которой проглядывалась вся деревня. Но, поскольку никто не приехал с большой бочкой и помпой, соседу этому пришло в голову, что на вышке просто нет никого, а внизу, в конторке, есть два совхозных пожарника, стопроцентно пьяных. Сосед прыгнул на велосипед и, скрипя несмазанной цепью, скрылся за углом.

Через десять минут Панька прикинул, что при существующем на тот момент ветерке, пожар постепенно сожрет дом Прибыловых, потом минут за десять – маленький домишко Завертяевых. Затем с полчаса будет стираться с лица земли добротная, но полностью деревянная пятистенка Уколова Фёдора. А там и Панькина хата на очереди. Панька свернул козью ногу, сел на траву, закурил и стал вглядываться вдаль. Туда, откуда обязаны были на

скорости самолёта вылететь на красном «ГАЗоне» с цистерной и помпой славные, храбрые укротители огня. Докурил, но вдали было тихо. Звук двигателя не прослушивался. Но вместо него на велосипеде возвернулся сосед и доложил всем, что машина пошла на озеро закачивать воду. А пожарники почти трезвые. Ну, смогли же поехать, да каски не забыли и багры на машине проверили.

– Вот же придурки! – на чистом интеллигентном наречии определил статус пожарников Александр Кривцов, дымящийся и вонючий от воды, которой его, задымленного, поливала перед забегом в геену огненную супруга Лидка.