Всю жизнь я верил только в электричество

С ним это бывает. Но даже при этом опасении я чувствовал, что день и начался интересно, и так же закончится. Как всегда.

С приёмом мы возились долго. То Шурка стучал мной о землю, прикрытую редкой травой. То я ронял его неуклюже поначалу, а через час легко трамбовал Шуркой землю в том же месте, куда он ронял меня. Устали, покурили Шуркин «Казбек» – детское баловство в сравнении с Панькиным самосадом. Ну, я ему про дяди Васин трёп рассказал насчёт загоревшегося дом соседа и громко удивлялся лёгкости той, с которой честный всегда сам и честности же учивший меня с малолетства моего дядя родимый втюхал мне прямо-таки фантастическую небылицу. Позвали, мол, Горбачиху на пожар и огонь тут же скончался от одного её пристального взгляда и пары слов. И я, стукнув себя в грудь, торжественно Шурке пообещал, что в жизни больше такую дешевую «лапшу» на уши себе повесить не дам.

Шурка долго и внимательно глядел на то, как я кручу бедрами, чтобы расслабить напряг внизу позвоночника. Обычное упражнение легкоатлетов.

– А пойдем к столбу осиновому, – он уже и пошел. Мне догонять пришлось.

– Плюй на столб три раза. В середину. Ниже змеи сушеной.

– И что будет? Летать научусь?

– Плюй, мля, чего телишься?!

Я плюнул чисто символически. Только чтобы он отвязался. И вдруг почувствовал такую лёгкость во всём теле, как вроде только что из бани вышел. Нигде не тянуло, позвоночник стал как новенький, пальцы, уставшие при захватах Шуркиной куртки, будто погладил кто-то рукой ласковой и напряжение снял. Но самое забавное, что даже воспоминаний о тяжелых падениях на землю боком и бедром не осталось. Проще объяснить можно одним словом: обновился.

Это меня насторожило и я Шурку спросил, почему сам-то не плюёт на столб?

– А мне не надо. Горбачиха в прошлом году меня заговорила. Полчаса сидел на стуле с полной баночкой соли на голове. Я теперь вообще не устаю никогда, И силы во мне, как в мужике здоровом. Вот глянь сам.

Он лениво подошел к корыту с разведенным водой комбикормом для свиней. По бокам у корыта были ручки. Комбикорма развели в корыте килограммов пятьдесят.

– От земли оторвешь? – Шурка сел на траву напротив корыта и взмахнул рукой. – Давай!

Я, конечно, поднял корыто почти до колен. Но выше уже не смог. Корыто длинное и тащить его за ручки вверх было очень неудобно. Прикинул вес. Да, не меньше пятидесяти литров.

– Теперь наблюдай с моего места, – Шурка взял корыто за ручки и моментально, не напрягаясь, поднял его над головой, держал и улыбался. – Скажешь сам когда опускать.

Я выждал пару минут и махнул рукой вниз. Корыто плавно опустилось на землю. Не пролилось ни капли. Я уважительно руку Шуркину пожал. Хотя в голове всё равно не укладывалось, что можно посидеть с баночкой соли на голове полчасика и стать могучим, никогда не уставать и делать всё, что могут взрослые мужики.

– Слушай, Шурец, я давно хотел его спросить. – Вот ты весь день трёшься во дворе здесь. Делаешь всю работу по хозяйству. Ешь у бабули. А спать почему идешь к брату? У Горбачихи вон и кровать пустая стоит, вообще в хате хорошо у неё… Трава на полу, на стенках. Пахнет дома как на лугу. Хорошо же.

Шурка сидел на траве, расставил ноги, голову между ними наклонил и колени руками обнял. Сжался, уменьшился. И долго так сидел. Молчал. Слова, видно, искал в голове. Потом медленно вынул голову на волю и тихо, мрачно сказал, глядя в небо.

– Я боюсь её.

– Ни фига себе! – я сел напротив, взял его за шею и вынудил смотреть мне в глаза. – Ты же вообще ничего не боишься. Так же? Так. А родную прабабку шугаешься. Она что, горло тебе перекусит одним своим зубом? Или травой колдовской напоит и в козла превратит? С какого бы? Я ж вижу, что любит она тебя. Больше даже чем сына любит, деда твоего. То-то дед и не часто приезжает. Степаныч-то…

Дальше я Шуркин рассказ передам своими словами. Именно так, как запомнил. Давно очень разговор этот был. Но в память запал. Было от чего.

***

– У деда дел вот так полно, – Шурка раздвинул руки. – Он и меня шибко не привечает. И Юрку моего. Своя жизнь у нас. Отдельная. Вон когда отец живой был, тогда и дед нас, маленьких на коленках качал. Играл с нами. А как батя мой, внук Горбачихин, разбился насмерть, они от меня все, кроме бабки старой, отвернулись. Ну, вроде я виноват был.

И я вспомнил, что про аварию он уже рассказывал мне года два назад. Он тогда объяснил, что они с отцом вдвоём в кабине были, когда ЗиС зимой из колеи на гололёд выбросило. Перекувыркнулись три раза. Шурка ногу сломал, а отец убился насмерть. Его рулём напополам передавило. А Шурке-то всего четыре года было. Кости ещё как пластилин. Швыряло, кидало, под сиденье затолкало. Кроме шишек и ноги поломанной в колене – ничего больше.