Всю жизнь я верил только в электричество

Я изогнулся и позади себя на стенке отыскал почти проснувшимся глазом ходики с маятником и гирьками на цепях. Часы исполнены были в виде домика, но без кукушки. Отец сказал, выбирая часы в ГУМе, что кукушка задолбала его за всё детство и раннюю юность во Владимировке. И её хриплое кукуканье неоднократно будило в нём желание заклеить дверцу, которую она вышибала клювом, Панькиным клеем для ремонта деревянных предметов.

Ходики показывали двадцать пять минут седьмого. Светало в последние майские дни рано, а это означало, что все всё сделали ответственно и вовремя, а про меня, придурка, подумали, что я-то как раз не придурок и тоже встану поэтому вовремя. Ошиблись, стало быть.

Через десять минут, утирая на ходу рукавом рубахи воду, налитую на лицо из умывальника, я летел на крыльях творческого вдохновения к большому мосту. А на спине моей подпрыгивала спортивная сумка с фотоаппаратом в чехле, пленками в коробках, отцовским зеркалом для поправки красоты девичьей перед ответственной съёмкой и с белоснежной простынёй для отражения прямых резких лучей. Это дядя Миша, маэстро Негруль, приказал делать так же обязательно, как чистить ботинки гуталином, выходя в люди.

***

И вот сбылась-таки первая нескромная мечта. Наша первая остановка на тернистом, но благородном пути в большое фотоискусство. Я попросил у пацанов согласия на то, что в первую нашу съёмку фотографировать буду я один. Как хозяин аппарата. Дружки молча кивнули. Мы выстроили девчонок по росту в ряд перед бело-розовым от цветущих яблонь и шиповника фоном и Жердь отдал приказ:

– Всем прихорошиться, сделать добрые, прекрасные от молодости лица и ждать своей очереди. Снимать будем по росту, слева направо. Каждой – по пять постановочных кадров. Для истории и ради высокого искусства.

И понеслась!!!

Девчонки очень ответственно подошли к мероприятию. Поскольку в семь утра все уже были крашены, мыты, чёсаны, одна из них имела на голове высоченную копну начёса. Причёску, которая была сверхмодной, хоть и тянула голову назад, и называлась «Бабеттой». Все были увешаны всякой металлической ерундой, в которой топорщились камешки да стёклышки. Понятно было что они и мамы их не спали вообще или всего минут пятнадцать. Причём стоя.

Жердь с Жуком держали простынь, развернув её как экран. Направлена простынь была чуть сбоку от мягких утренних солнечных брызг и убирала даже малозаметные тени на лицах красавиц. Я метался под ногами у каждой из них, выискивая единственно возможный ракурс для портрета, совсем другой для съёмки по пояс, третий – для фото в три четверти оборота, ещё ловил точку, чтобы приличным выглядело фото в профиль и во весь рост.

Перемещался я с сумасшедшей скоростью, не отнимая видоискатель от глаза. И, наверняка, от внезапности моего появления с трёх сторон фигуры всего за пару секунд у всех кружились головы, всех тошнило и я опасался, что кто-нибудь из девчонок сейчас рухнет от головокружения в траву, попортит прическу и внешний вид в целом. У Жука и Жердя за все эти полчаса, которые я добросовестно и увлеченно тратил на каждую, причём снимая со всевозможных немыслимых положений, лица не смогли выразить ни единой эмоции. Ни один остолбеневший человек, у которого открыт рот и выпучены глаза, раскинуты вверх и вниз руки с белым полотном, а ноги затекли и превратились в окаменевшие подпорки для тела, не смог бы, скажем, улыбнуться, дружески подмигнуть или громко похвалить за усердие и меня и красавиц наших.

Часа через четыре я филигранно завершил адский свой труд и собирался отдать команду «Всем разойтись, выдохнуть, сесть на травку и расслабиться», когда из райских кущ цветущего сада вынырнул сторож Иван Артемьевич, который четыре года назад с пятнадцати метров точно всадил Жуку заряд соли в задницу. Мы тогда тырили яблоки, набивали ими майки и все засекли деда Ваню разом. Но Жук оказался жаднее остальных, набивал майку до краёв, когда мы уже проползали под «колючкой». А в результате его задница в проёме загородки оказалась последней и удобно лежащей в прицеле. Но это я уже описывал раньше. Отвлекаться не будем.

– Ты, Славка, пошто набрал столько гарных дивчин и крутишься перед ними, как вроде пчёлы тебя погрызли? – поинтересовался сторож, не видя, вероятно, в руках моих фотоаппарата. – Да ещё и в такую рань раннюю. Мои петухи, и те ещё не выспались. С курями у них вчерась много работы было. А ты, значит, тоже вроде петуха. Да и девки у тебя – пошибче курей моих глядяться-то! Молодец! Однако силы до конца не трать. Оставляй на потом. Девах ишшо предвидится несметное число в правильной-то жизни! Это я тебе говорю! Знаю, однако ж!

Жука с Жердём он то ли не заметил, а, может, держал их за моих евнухов при гареме и вниманием потому не одарил.

– Давай я тебя, дед Иван, сниму на фоне твоего сада, а? – Закинул я прекрасный вопрос.

– Чего сделаешь? – Подошел поближе дед Артемьевич.

– Фотокарточку тебе сдедаю! Ты вроде как сад охраняешь. Смотри зорко вон туда. Ладонь к глазам приставь. Взгляд сделай, будто кругом спокойно всё. Поскольку воровать ещё нечего.