Всю жизнь я верил только в электричество

Фотографии разобрали. Каждая по три. А по две осталось нам. Для стенда на улице и для газеты. Стенд мы сделали у Жука во дворе. Покрасили его яркой розовой нитроэмалью, которая тут же и высохла. После чего написали аккуратно краской «Самые красивые девушки нашего района», подписали ручкой под каждым снимком имя и фамилию. Не забыли и про фотомастеров. В самом низу дописали – кто делал фотографии. Ну, а потом гордо вкопали его возле садчиковского магазина, где всегда много народа толчется. И с удовольствием наблюдали, сидя на скамеечке возле жердёвского дома, как знакомые и не очень люди хвалили и девчонок наших и сами фотокарточки.

– Вот ведь молодцы, кто такое придумал! – сказала громко добрые слова одна толстая тётка с ребенком у ноги. – Надо и нашим сказать, чтобы так же сделали! Ведь красота спасёт мир! Точно! Это Достоевский верно выразил через князя Мышкина.

Девчонки наши мимо стенда проходили как бы случайно, мельком глядя на себя красивых и слушая восторженно мнения публики.

В общем, первый номер нашего авантюрного плана был на половину отыгран примерно на пятёрку. Ну, точнее – на неё конкретно. На отлично. После чего мы понесли фотографии в редакцию. Показать отцу моему и учителю Негрулю Михал Николаичу. С надеждой на публикацию.

Отец посмотрел всё, хмыкнул одобрительно, но сделал замечание. Девушки были чрезмерно разукрашены и напудрены, а жирным слоем губной помады и ресницами, чрезмерно облепленными тушью, слегка изуродованы.

– Но это только я так думаю, – мирно сказал батя мой. – Негрулю и редактору может понравиться.

И мы рванули к маэстро. Он нас и добил.

– Это ж шлюхи базарные! – Сказал он задумчиво. Причем от него не пахло даже пивом. – Шалавы бездомные. Подружки цыганок и постоянных клиенток кабака «Целинный». Правда, вот этих четырёх могу опубликовать. Они поскромнее. Дадим их, как добровольных помощниц инвалидам войны. Только чтобы они сначала начали помогать. Списки инвалидов в нашем отделе партийной жизни. Борис Павлович их туда отведет, даст адреса. Вот этих я возьму. И он отложил четыре снимка.

Мы выскочили в коридор и взлетели. Я с Жердём на седьмое небо от счастья и успеха. А Жук вспорхнул аж на восьмое. Потому как среди четырёх отобранных для газеты была и его любовь – Наташка Семененко.

В общем, слава наша уже гуляла где-то неподалёку и ждала команды от крупных мастеров жанра подружиться и остаться с нами надолго. А может и насовсем.

                  Глава тридцать четвёртая

В самом конце мая 1963 года совсем вплотную приблизился к огромной массе самого активного состава населения неизмеримо дорогой подарок от КПСС и правительства, конкретнее – от министерства образования нашего. Летние каникулы! Дороже и долгожданнее даже день рождения не был.

Они влетели в открытые окна классов вместе с теплым ветерком, толкавшим впереди себя весенние запахи смолы пробивших почки тополей, акаций и клёнов. Они, как ни ждали их, всё равно прилетели внезапно сразу же после звонка, отметившего и конец пятого урока, и начало вольной жизни.

Планов на свободное лето у меня, Жука и Жердя было расписано на половину блокнота. Всё перечислять – заскучает читатель. Потому не стану.

Но главные дела не помянуть словом добрым ошибкой будет. Вот, скажем, на покорение вершин фотоискусства отмерили мы все три месяца. Жизнь показала, что главное в этом деле – не плёнку правильно проявить и не выдержку с диафрагмой совместить безошибочно. Не бороться с постоянными передержками яркого света из объектива увеличителя на бумагу. Не заставлятьсебя вытащить из проявителя, промыть и опустить снимок в фиксаж, когда весь организм просит подержать в проявке лист ну, хоть десять секунд ещё. Всё это, пусть и не простенькие проблемки безвредные, но с ними управиться можно без страданий, если возьмешь себя в руки. Самое тяжкое в этой работе – поймать в видоискатель единственный и неповторимый момент, ракурс, точку невозврата. Нарисовать глазом ограниченную рамкой кадра настоящую картину, художественное полотно.

Вот мы-то с Жердём судьбу себе вылепили из серьёзных раздумий и анализа. Мы клятв не произносили, но уверенно путь свой по жизни связали заранее с журналистикой.

Такие твердокаменные решения, похожие на приговор, который обжалованию не подлежит, вынесенный себе в тринадцать лет, редко у кого доживают до исполнения. Но сейчас-то я имею право сказать, что мы, пацаны желторотые, интуитивно приговорили себя к журналистике и привели-таки приговор в исполнение. А исполнение до сих пор не завершили. И Жердь, и я прокувыркались в тяжелейшем испытании газетными и телевизионными клещами поболее половины века. И хоть окорот уже даёт нам старость, но бросить уже не можем. Это, оказывается, сильнее любого наркотика. Только Жук стал потом спецом по радиотехнике и вышел в большие начальники. Начальствует и в пенсионном возрасте. А Нос до смерти оставался фотографом очень высокого класса. Умер в фотолаборатории в 2016 году от мгновенного инфаркта.