Всходил кровавый Марс: по следам войны

— Значит, то, что пишут о вас в газетах про вашу любовь к опасностям...

— Все это — сущие небылицы, — рассмеялся весело Нечволодов, — беззастенчивая брехня. С каким наслаждением я написал бы в редакцию этих газет: «Зачем вы печатаете все эти фальшивые глупости?» И под этим письмом, я уверен, подпишется каждый серьёзный офицер... Ах, как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь из газетных корреспондентов, которые знают храбрость только по оперным героям, побывал в окопах и честно описал все, как есть. Он должен был бы рассказать без всяких прикрас, что в окопах так же пьют, едят, разговаривают, как и всюду, но — под вечным страхом мгновенной смерти. Что умирать никому не хочется. Что рад душой, когда приходит смена. Что, дождавшись вечера, с наслаждением бежишь на бивак. Что часто идёшь в разведку, проклиная свою судьбу, войну, Европу; двигаешься, деморализованный страхом, по топким местам, по рытвинам и канавам, а связи нет, прикрытия нет, сердце ёкает, ноги вязнут в грязи, и даже не знаешь, где дерётся дивизия, куда выпрешься, на кого наткнёшься... И если мы все же исполняем свой долг, то только потому, что другого выхода нет. В голове ж и днём и ночью, и у храбреца и у труса гвоздит неотступно мысль: подстрелят, подстрелят, подстрелят...

— Но существует же героизм на войне? — настаивает на своём адъютант.

— В современной войне значат только массы людей, а не отдельные герои... Герои сидят теперь в далёком тылу и передвигают по карте эти массы туда и сюда и благодарят Бога, что... массы ещё покорны и повинуются их распоряжениям...

— А среди солдат попадаются настоящие храбрецы? — интересуется Болконский.

Нечволодов поёжился, помолчал и как-то неохотно, сквозь зубы протянул по-гвардейски:

— Конечно, и среди солдат есть люди, обладающие большим хладнокровием и большой силой воли. Но, чтобы быть храбрым, надо верить в цели войны... А они... не видят в ней смысла...

Война — это грязь, замешанная на человеческой крови. Кровь с обязательным воровством, мародёрством, насилиями и убийством. Не так страшно всадить штык в чужое тело, как вырвать кусок хлеба из рук ребёнка.

На днях в беседе с Семенычем я услыхал от него такую фразу:

— Слушай, что я тебе скажу. Может, мы кого и осиротили... Что ж, для того и пригнали нас. Одна только радость у меня: на чужой земле топчемся, а чужого не брал. И детям обиды не делал...

А теперь и Семенычу придётся. Значение вчерашнего приказа выяснилось вполне. Интендантство отказывается прокармливать армию и предлагает армии перейти на путь открытого мародёрства. Солдаты Бендерского полка вчера же приступили к делу. Они рассыпались по Шинвальду и окрестностям и организованно отбирали у населения хлеб, муку и картошку. Начальник дивизии Белов вызвал по этому поводу полковника Нечволодова, и между ними, говорят, произошёл такой анекдотический разговор.

Белов, человек жёлчный и раздражительный, страдающий катаром желудка, долго распекал Нечволодова и раздражённо закончил:

— Да вы знаете, как это называется? Вы просто мародёр!

— Так точно, ваше превосходительство, — спокойно ответил Нечволодов. Я — крупный мародёр. А вы — мародёр мелкий.

— Я? — опешил Белов. — Когда же я мародёрствовал?

— А помните: в Раве Русской, когда аптеку громили, вы наконечник клистирный взяли... Вам нужен клистирный наконечник, а мне нужен хлеб для полка...

Стоящая рядом с нами обозная команда принялась за дело ещё энергичнее. По предписанию из штаба дивизии, прихожу сегодня в обоз для производства телесного осмотра. В команде 500 человек. Спрашиваю командира обоза, пожилого полковника из запаса:

— А где же ваш доктор?

— Врача нет. Числится только по бумагам. Он, как выяснилось, умер ещё в одиннадцатом году и не был вычеркнут из мобилизационных списков. Хлопотали, хлопотали, но ничего не добились. Так и остались без врача.

— Кто же вас лечит?

— Ветеринарный доктор.

— Он здесь?

— И с ним, знаете, путаница вышла. Послали его за лекарствами в Киев. А он уже два месяца там сидит и не едет.

Приступаю к осмотру команды. Налицо только 300 человек. Спрашиваю:

— А где же ещё двести?

— Я их вместе с моим помощником, прапорщиком, и с двумя зауряд-чиновниками послал в соседний район на фуражировку, — спокойно поясняет полковник.

— Как? Двести человек на фуражировку? Да ведь это — целая экспедиция!

— Нуда. Но зато я уверен, что с пустыми руками не приедут..

Невозможно уснуть ни на минуту. Немцы, по-видимому, подвезли несколько новых тяжёлых батарей. Жалкой детской хлопушкой кажется наша артиллерийская пальба рядом с зловещим грохотом этих потрясающих взрывов. Снаряды летят по воздуху с таким страшным гудением и рвутся с такой ужасной силой, что о их направлении можно следить по звуку. Временами треск разорвавшегося снаряда напоминает грохот падающих домов. С цепким вниманием следишь за каждым ударом, и кажется, что все кругом превращается в развалины, и вот-вот чудовищные «кабаны» обрушатся на Шинвальд.