Вслед за мечтой

Все, что Эллен потребовалось, — это на короткое мгновение вспомнить то чувство, которое пронзило ее, когда он целовал ее, и она поняла, что сдаваться ему еще, увы, слишком рано.

— Да, я уверена.

Он поймал ее взгляд. Его черные глаза вспыхнули неутоленным желанием.

— Это хорошо.

Не в силах оторваться от его глаз, она с трудом преодолела желание сглотнуть. Если этот мужской взгляд что-то означает, то он хочет просто проглотить ее целиком. Но если время сдаваться еще не пришло, то и время трусить явно не наступило. Она знала, почему остается. Она понимала, что они обязательно будут заниматься любовью. Она также понимала, что сама хочет этого ничуть не меньше, чем он, и что было бы нечестным притворяться и делать вид, что дело в чем-то другом.

— Хорошо.

Эти слова как будто закрепили их невысказанное соглашение, и после этого они, как ни в чем не бывало, продолжили играть в карты. И только несколько минут спустя Кеннет сказал:

— Знаешь, раз тебе не надо идти завтра на работу, ты можешь весь день заниматься чем хочешь.

— Я могу его весь проспать? — спросила она с недоверием, как будто сама идея этого показалась ей чем-то абсолютно чуждым.

— Конечно, можешь.

— Не могу поверить.

Он пожал плечами.

В одиннадцать часов Эллен отправилась в свою комнату. Кеннет остался внизу, закрыл все двери, проверил окна. Возбуждение вспыхнуло на секунду внизу живота, когда он прошел мимо двери ее спальни, но он его проигнорировал. Он не был уверен в том, что случилось между ними, и из-за этого не хотел форсировать сексуальный аспект их взаимоотношений. Меньше всего на свете он хотел обидеть Эллен. Неважно, что она говорила о том, что она не хрупкая барышня, он чувствовал ее уязвимость и то, что он вполне способен на неверное движение, на слишком раннюю попытку, которая может ее оскорбить. Он должен сперва убедиться, что она целиком его понимает и сама желает тех отношений, в которые они вместе вступили, и ни в коем случае он не собирался ее подталкивать в спину.

Конечно, учитывая разницу в их возрасте и то, что ее отъезд закрывает им путь к чему-либо продолжительному, она должна была воспринимать все происходящее как род разврата. Очень деликатного, прекрасного и волнующего, но все же разврата. И из ее решения остаться на завтра он заключил, что она согласилась на это, осознавая, на что они могут потратить этот еще один день. Без какой-либо гарантии на дополнительное время.

И это его устраивало.

Утром он встал один. Он и позавтракал в одиночестве. И на работу поехал один. Так было каждый день последние пять лет, но сегодня он ощущал это каким-то странным и противоестественным. Он приписал это чувство своей растущей дружбе с Эллен и даже счел это позитивным признаком. Ведь это доказывало, что он привык к ее месту в его жизни, в его доме, — а это было нечто совершенно ему незнакомое.

Когда он обнаружил, что постоянно поглядывает на часы, ожидая обеденного перерыва, а затем с разочарованием вспомнил, что и обедать он будет один, в этот момент ему пришла в голову мысль, что он что-то упускает. Или, может быть, в чем-то перегнул палку. Или, не исключено, что она ему нравится все больше с каждой минутой только потому, что он устал быть один.

Такая идея его не очень порадовала. Точнее сказать — не порадовала вовсе. Он-то думал, что давно уже справился со своим одиночеством. А теперь в этом возникли сомнения. Мужчина не должен затевать отношения с такой прекрасной женщиной, как Эллен, просто потому, что он чувствует себя одиноким, и при этом он не мог отрицать того, что испытывает некоторую печаль при мысли о Сэнди.

Ее внезапная смерть придавила его многотонным грузом тоски. Поэтому он с восторгом вцепился в возможность вернуться домой, когда Мейер ему предложил. Он понимал, что воссоединение с семьей сильно облегчит его состояние, хотя и не сможет заполнить внутреннюю пустоту.

Все последующие годы скатались в милую, комфортную рутину, которая научила его переносить ноющую боль существования без женщины, которую он любил больше самой жизни. А потом, постепенно, ушла и сама боль. Теперь он был способен вспоминать о Сэнди с улыбкой. Он по-прежнему не мог сказать, что эти воспоминания для него были приятны. Нельзя даже представить, что он способен сидеть и расслабленно смаковать сцены из того периода его жизни. Но по крайней мере он больше не испытывал той невыносимой горечи каждый раз, когда думал о своей двадцатипятилетней подруге, которая придала смысл его жизни и которая просто ушла у него на глазах, даже не придя в себя.