Вслепую

Я успел прочесть эту оду перед тем, как на остров из Лондона прибыл капитан Джонс: меня вновь заковали в цепи, Магнус Финнусен адаптировал своё сочинение под капитана Джонса, поменял содержание здесь и там, и посвятил её ему, я же стал именоваться узурпатором, тираном и мятежником. Vidimus seditionis horribilem daemonem omnia abruere[47]. Здесь нечему удивляться: это не первый случай, когда народный герой становится предателем.

Финнусен посвящает много страниц этому событию — так было принято с незапамятных времен у скальдов, складывавших саги. Но хватит уже копаться в моей автобиографии, согласно которой изначально ода посвящалась мне, и лишь потом была переправлена для моего тюремщика и пленителя Джонса. Им было это на руку. Вот только о народе в оде не было ни слова, о нем ловко забыли упомянуть, а ведь после того, как был приспущен штандарт моей свободной Исландии люди, как прежде, начали гибнуть от голода. Голубой фон, на нем три белые трески, перекрещенные между собой, вновь сменились датским белым крестом на алом поле. Вслед выросли цены на зерно, и народ начал околевать.

Я всё-таки смог причалить, минуя выглядывающие из воды скалы и туман. Облака образовали на небе дыры, сквозь которые на землю проникал тусклый свет, на утесы садились стаи белоснежных птиц, а затем, вспугнутые кораблем, взмывали к небу, оставляя под собой ту же чёрную поверхность.

Лодка к нам приблизилась в тот момент, когда мы почти достигли середины гавани. Я помню широкие лица с ввалившимися щеками, грязные шерстяные береты, гноящиеся глаза, обрезанные ножом наискось бороды, — эти люди протягивали к нам руки и обращали мутные собачьи взгляды. Один из них схватил меня за запястье, я пожал его испачканные пальцы, ощутив прикосновение перчатки, закрывавшей лишь тыльную сторону ладони.

Эту историю у меня тоже украли. Вернувшись в Лондон, я сразу же загремел в тюрягу «Тутхил Филдз» по причине того, что покинул Англию, не имея на то разрешения и нарушив тем самым данное мною слово чести. Книгу же мою переиначили и напечатали Хукер и Маккензи, предложившие собственную, надуманную версию исландской революции. Моя рукопись исчезла, и мне пришлось переписывать её повторно, но к тому времени были изданы и остальные книги. Почти идентичные моим.

Так и Магнус Финнусен, который за три недели до происшествия стал моим бардом, переделал завершение своей оды, когда меня свергли и арестовали. Прочтите-прочтите, доктор. Об этом пишет в своём талмуде даже Дэн Спрод. «Мы видим разрушения, сотворяемые ужасным всесокрушающим демоном», — это обо мне. Armis succintum omnia abruere, at rum ve-xillum erexit dicens se pacem et libertatem adferre[48]. Как Вам такая латынь, выпускник Высшей Нормальной Школы Пизы и товарищ с улицы Мадоннина Блашич? Не ожидали? Ученики школы Бессастадира помимо латыни изучают ещё греческий, иврит и теологию. Я без раздумий выделил этой старинной славной школе тысячу долларов, инвестируя, таким образом, в заставленные грандиозными историями с печальным концом полки. Там же была и исландская Библия. Та тысяча долларов мне досталась от датских вельмож и чиновников: я заставил их поменять мне только что напечатанные моим правительством голубые бумажки на настоящие деньги. Управлять школой мне помогали епископ Виделинус и настоятель Магнуссен. Я же был директором, потому что лично подписал декрет о назначении себя на этот пост, отдавая себе полный отчёт о принятой ответственности.

Каждый из томов, хранящихся в почтенной библиотеке Бессастадира, рассказывает одни только печальные истории. Драконы напрасно стерегут проклятые сокровища, им отрубают головы, но золото фатально, оно ведь как руно, поэтому герою, убившему его стражника, приходится хуже, чем Ясону: герой погибает, он чист и непобедим, но предательски сражен исподтишка, его кровь порождает другую кровь, взывает к ней, как революция; клокотание душит племя и род, на шее петлёй сжимается красный платок; принцессы растоптаны копытами белых коней. В подобных сказаниях железного века всё — мир, люди, боги — идёт навстречу общему концу, всеразрушающему огню. Как же я смел надеяться на положительный исход своей собственной затеи? Все истории сгорают в пламени аутодафе…

27

Пусть говорят, что хотят, обо мне, о моей революции. Обман и очернение — награда истинного революционера. Кто это вновь заладил историю о показаниях капитана Листона? Кто, прячась за псевдонимом, утверждает, что это именно он разоружил гвардию датского губернатора графа Трампе? Это было наше второе возвращение из Лондона, в этот раз на борту «Маргарет энд Энн»: июньское воскресенье, изнуренное Солнце у самой линии горизонта каплями стекало с неба, точно кровь с освежеванной только что туши, подвешенной сушиться на скотобойне. Я продолжал настаивать на объявлении свободной торговли и коммерции, а также снижении цен на зерно для истощенного исландского населения.