Вспомни меня

Вот уж нет, думаю я про себя. После этого Джоанна питомцев в дом не брала. Потому что уже знала, чертовски хорошо знала, что мальчику нельзя доверять животных. На меня это тоже распространялось. Я однажды обиделась, случайно услышав, как она говорит Саймону, что не может оставить меня наедине с Джеймсом. Видимо, она боялась, что он может манипулировать мной и причинить мне вред. То же было и с Аланом. Меня вновь наполняют любовь к сестре и горе от ее утраты. Она всегда пыталась меня защитить, несмотря на все, что я ей сделала.

Алан бросается вперед, как в регби, всем корпусом. Нападение застигает Джеймса врасплох. Оба тяжело опрокидываются наземь, и я отпрыгиваю в сторону, чтобы меня не столкнули в водопад. Они сцепляются в схватке. Алан, тяжело дыша, едва может двигаться. Джеймс куда сильнее. Размахнувшись, он бьет тяжелым фонарем противника по голове. Оказавшись сверху, наносит несколько ударов кулаками, потом вытаскивает из-за пояса нож и прижимает лезвие к здоровому глазу Алана.

– Чертов идиот, – шипит Джеймс. – С тобой я расправляться не собирался. Зачем ты влез? Это семейное дело.

– Оставь его, Джеймс, – говорю я. – Отпусти. Пусть идет. У тебя есть я.

Хотя я стараюсь держаться храбро, я вся охвачена ужасом, мой голос дрожит.

– Отпусти его, и можешь делать со мной что хочешь, – повторяю я. – Как с той кошкой. Тебе ведь наверняка хотелось сделать такое с человеком, правда?

Я вижу, что мои слова пробуждают интерес. В глазах Джеймса зажигается голодный огонек.

– Любопытное предложение… Продолжай.

– Потом можешь оставить меня в туннеле. Тело если и найдут, то еще очень не скоро. Ты к тому времени исчезнешь, будешь свободен и богат. И так ты восстановишь справедливость, отомстишь за отца. За Роберта.

– Жестокое и необычное наказание [5]… И ты не боишься, тетя Сара? Ты никогда не отличалась храбростью.

– Мне страшно до жути, – честно говорю я. – Но ты должен отпустить Алана. Пожалуйста. Он никому ничего не скажет.

Джеймс поднимается на ноги и отходит. Я бросаюсь к Алану и помогаю кое-как усесться. Не уверена, что он способен стоять. Выглядит он хуже некуда. Джеймс с улыбкой обтирает руки о бедра с выражением какого-то удовольствия – словно гурман, вспоминающий добрую трапезу. В этом жесте предвкушения есть что-то почти сексуальное.

– Пожалуй, я воспользуюсь твоим предложением. Ты затронула то, что было моим всегдашним… Что касается здоровяка… – Он снова обтирает руки о бедра, и глаза у него темнеют. – Он сам знает, что с ним будет. Ты не в том положении, чтобы диктовать мне условия.

– Я буду драться за свою жизнь до последнего. Но если отпустишь Алана, я не стану этого делать. Сможешь сделать со мной все, что захочешь, – с трудом выговариваю я. Голос дрожит, дыхание спирает в горле, все мое существо заранее охватывает ужас.

Джеймс чуть кривит губы в странной улыбочке.

– По-моему, ты меня не так поняла. Мне не нужна покорность. Я хочу, чтобы ты сопротивлялась, хочу насладиться сполна.

– Нет! – стонет Алан. – Сара, не надо! Это безумие!

Он стоит на одном колене, пытаясь собраться с силами и встать. Сам по себе он отсюда явно не выберется. И ему срочно нужна медицинская помощь.

Я перевожу взгляд на Джеймса. Тот стоит в паре шагов за Аланом, спиной к водопаду. Мой сын – высокий, широкоплечий, с шапкой мягких волос, мокрых от брызг. Красивое лицо портит жестокое выражение глаз. Он презрительно усмехается, уверенный в собственном превосходстве, довольный тем, что мы в его полной власти. Этот блеск глаз, взгляд хозяина положения, вдруг напоминает мне о его отце.

Был ли Роб психопатом? Он определенно отвечал многим пунктам из списка Хаэра: безответственность, черствость, внешняя притягательность. Вот откуда это у Джеймса? Возможно, мы с Джоанной и пропитанной тайнами атмосферой в доме вовсе ни при чем? Потом я вдруг понимаю – нет никакой разницы, что тому виной. Джеймс делает то, что делает, он жестокий, злой человек, которой не способен испытывать ни стыда, ни вины, ни страха. А заодно и любви, радости, сочувствия… Ужасно так жить. Все равно что родиться без чего-то необходимого, важнейшего – не жизнь, а жалкое прозябание, как у Голлума.

Взглянув еще раз на сына, я делаю то единственное, что может сделать в таком случае мать. Я бросаюсь вперед и с разбегу прыгаю на Джеймса, вышибая из него дух. Сплетясь, мы вместе летим в стену воды. Земное притяжение разверзает свою безжалостную утробу, и все исчезает.

Эпилог

Полгода спустя

Из церкви мы выходим, щурясь после полумрака. Стоит один из тех великолепных осенних дней, когда солнечный свет маслянисто мягок, а деревья рдеют яркими факелами на фоне безоблачно голубого неба. Шелковистую траву усеивают скорлупки конских каштанов, под ногами шуршат пожухшие листья. Последнее тепло, словно прощальный подарок природы, ласково греет кожу. Уже конец октября, подкравшаяся зима теперь будет только понемногу отбирать у нас драгоценный свет дня.