Вспомни меня

Она задает несколько вопросов о прозопагнозии, с интересом просматривает мою книгу важных людей («Вам нужно добавить теперь и меня – я скажу Джоанне, чтобы она сделала фото перед моим уходом») и осведомляется, как я сплю. Я рассказываю о приступах тревожности, новых антидепрессантах и борьбе с лишним весом, который набрала в прошлом году. Спохватившись, виновато гляжу на печенье у себя в руках. Доктор Лукас мягко усмехается и берет второе.

– Дорогая, не расстраивайтесь, пожалуйста. Иногда нужно себя и побаловать, проявить к себе немножко любви, которую мы недополучили в детстве.

Она попадает прямо в точку, в самое сердце моих сомнений и тревог – кем я стала теперь, когда я уже совсем не та, какой была до аварии? Разговор вдруг идет уже обо всем сразу – о том, что я чувствую, как человек, не просто как пациент. О матери, о безумствах отрочества, о побеге в Лондон, о том, что теперь я прежняя только во снах. Доктор Лукас как будто вскрывает нарыв, выпуская скопившийся гной; мой организм очищается от отравлявшего его яда, и мне становится лучше. Следующее, что я помню, – она укладывает меня на пол, на какие-то подушки. Опустившись рядом на колени, кладет ладони, горячие как раскаленные на солнце камни, мне на шею и поясницу. Умом я понимаю, как это странно, но всем существом тянусь к дарящим покой прикосновениям, к утешающему шепоту, к ощущению большого, материнского тела рядом с собой. Я плачу в подушку, и доктор Лукас ласково говорит, что так и надо, нужно выпускать свою боль. Вскоре, совершенно измотанная, но умиротворенная, я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений.

В комнате, кроме меня, есть кто-то еще – пробирается на цыпочках в наступившей темноте. Когда мои глаза привыкают к полумраку, я вижу ребенка – Джеймса, это должен быть он, – который крадется к дивану и роется за подушками, вытаскивая мелкие детальки «Лего». Я наблюдаю, пока еще не в состоянии подняться после испытанного полного расслабления. Мальчик находит, что искал, затем оборачивается ко мне, обегая глазами мое распростертое на полу тело. Наши взгляды встречаются, но я не могу понять, что он думает. Зрительный контакт длится какое-то мгновение, потом Джеймс пожимает плечами – мало ли что там вытворяет чокнутая тетушка, это ее дело – и исчезает.

Я лежу еще какое-то время, пытаясь разобраться в случившемся. Как доктору Лукас удалось заставить меня настолько раскрыться? Она словно каким-то инстинктом поняла мои чувства – все, что связано с матерью и моей низкой самооценкой. А что произошло на подушках, я вообще объяснить не могу. Каким образом тепло ее ладоней залило все мое тело, высвободив столько боли и напряжения, что я как будто даже физически стала легче?

Доносятся журчанье труб и беспрерывный шорох маленьких ладошек Джеймса в коробке с конструктором. Обычно я просто не могу выносить этот звук, но сегодня вечером даже он меня не трогает.

Я прохожу через коридор в кухню, где звучат голоса и смех Джоанны и доктора Лукас. Они, наверное, очень сблизились, пока я лежала в «Хилвуд-хаус». На секунду меня коробит от мысли, что Джоанна, возможно, знает что-то такое о моей истории болезни, что даже мне неизвестно. Подобное и раньше приходило мне в голову, но сейчас к этому примешивается укол ревности – у меня нет в жизни ничего полностью своего, даже психиатра приходится делить с сестрой.

Я распахиваю дверь в кухню, заморгав от яркого света. Обе сидят за столом, прихлебывая чай и доедая дорогое печенье.

– Привет, соня, – говорит Джоанна с улыбкой. – Мы уж собирались тебя будить. Доктору Лукас пора уезжать.

– Да, впереди долгая дорога, – кивает та. – Как вы себя чувствуете, радость моя? По-моему, помолодели лет на пять, позвольте сказать откровенно.

Рот у меня сам собой растягивается в стороны. Мне тоже так кажется.

– Просто потрясающе! Никогда не чувствовала себя такой расслабленной!

Доктор Лукас довольно улыбается:

– Это был, можно сказать, ударный целительный сеанс. Я почувствовала, что вам он нужен. И вы очень восприимчивы. Вы приняли столько энергии от вселенной – как цветок, иссушенный засухой, впитывает дождь. Прилив сил теперь продлится несколько дней.

– Невероятно! В «Хилвуд-хаус» мы такого не делали.

Джоанна выглядит слегка напряженно. У нее слишком консервативный и практичный ум, чтобы верить в целительную энергию вселенной.

– Я большая поклонница холистической медицины, – поясняет доктор Лукас. – Надо лечить не комплекс симптомов, а человека целиком – тело, разум и душу. Конечно, в государственной системе здравоохранения на это смотрят косо, хотя такой подход мог бы предотвратить огромное количество проблем и экономить миллиарды фунтов ежегодно.

– Невероятно! – повторяю я.

– У меня просто сердце кровью обливается – ведь мои частные пациенты показывают намного больший прогресс, чем те, кого я веду в клинике. Однако с бюрократической машиной не поспоришь.

– Мне ли не знать, – вворачивает Джоанна. Сама она, впрочем, насколько я знаю, может считаться одной из верховных жриц заполнения форм и анкет в «Вернон Гайс».