Вспомни меня. Книга 1

И теперь Цыпа, наша пострадавшая героиня, спит в моём сухом и просторном домике, а я тут мокну. Мне боязно снова простудиться. Или застудить себя изнутри ещё сильнее – в прошлый раз чуть не сдохла от боли, неизвестно, что будет в следующем месяце. Переживу ли?

В мою голову лезут всякие некрасивые мысли. Почему именно её он изнасиловал? За мной ведь тоже ходил. А есть ещё восемь других девочек в лагере, инвалидка – так та вообще со всех сторон уязвимая. Правда, она и лагерь почти никогда не покидает. В туалет ходит ровно в то место, куда Главный распорядился, чтоб все ходили и не гадили, где попало. С этим его повелением сложно было не согласиться – неприятно вечно смотреть под ноги, чтобы не нарваться на мину. Стресса и без того нам хватает.

Туалет придумали с правой стороны пляжа – там есть каменный закуток для девочек. Мальчики ходят в ту же сторону, только в лес. Гадить было приказано в ямку и закапывать за собой. Теперь соблюдаем.

Ко мне кто-то идёт – слышно, как массивная обувь чавкает по мокрой траве.

Это Леннон. На нём куртка, длинная, почти до середины бедра. Тёплая, с капюшоном, больше похожим на убежище, чем на накидку для головы.

Он снимает её и набрасывает мне на спину. Потом опускается рядом.

– Я принёс тебе кое-что.

– Спасибо, но я уже так устала мёрзнуть… что почти не обращаю на это внимания.

Леннон усмехается.

– Вот это!

Я обнаруживаю в его руках цилиндр цвета ультрамарин в дырочках.

– У него есть солнечная батарея и флэшка внутри. Наверное, я был меломаном в прошлой жизни, – подмигивает и улыбается ещё шире. – Жми сюда.

Он поворачивает цилиндр правильным боком, и у него обнаруживается кнопка. Я не сразу решаюсь, потом, не дыша, нажимаю.

И о, Боже… Господи Боже мой… впадаю в прострацию.

Музыка. Красивый, тягучий, как мёд, ленивый, неспешный женский голос.

Женщина, поющая из цилиндра, уже давно ничего не боится, ей слишком многое известно о мире, и она так давно в нём разочаровалась, что её голосу нет нужды соответствовать, пленять, веселить, радовать. Он существует сам по себе и сам для себя.

Я словно бы вынимаю слова из её рта, проглатываю, а потом пою их сама.

Когда песня заканчивается, я открываю глаза. Леннон смотрит на меня с таким выражением, будто увидел что-нибудь не укладывающееся в его голове.

– Что? – хмурюсь я.

– Ничего.

Он так поспешно мотает головой, что мне становится ясно: ничего плохого об увиденном он не думает. Но, тем не менее, говорит:

– Ты такая…

– Какая?

Потерев переносицу, прикрыв глаза, и снова открыв их, Леннон, наконец, формулирует:

– Необычная.

Я пожимаю плечами. Это что? Комплимент, что ли?

– В самом лучшем смысле этого слова, – добавляет он и смотрит в глаза.

А я смотрю в его. Он тоже необычный. Необычайный. Необычайно… притягательный весь, целиком, но особенно комбинация зелени его радужек и светлых трубочек волос. Да, они так мелко вьются, что заворачиваются в трубочки, размером с мой большой палец. У самой головы они более тёмные, но на концах совершенно светлые, светлее даже, чем мои. Разве могут быть волосы такими светлыми у парня со смуглой кожей? А может, он просто так сильно загорел здесь? На острове?

– Ты – молодая жрица, медленно влюбляющаяся в греческого бога… -добавляет он очень странным голосом.

Греческий бог – это он, что ли?

– Давно вы вернулись? – спрашиваю.

Он разочарованно поджимает губы и отворачивается.

– Только что. И только я.

– А он?

Леннон отвечает не сразу – снова ищет подходящие слова. Потом, наконец, со вздохом опускает голову и легонько качает ею:

– Он хочет сделать это сам.

– И ты согласился?

– Да. Если кто-то готов взять… такое на себя, я рваться вперёд не стану. Хоть и понимаю, что другого варианта для нас нет. Нет другого решения, но… сделать это очень тяжело. Он же в разы слабее нас.

– А если бы не был слабее? Было бы проще?

– Да.

Тут он бросает на меня короткий, но тяжёлый, как все камни этого острова, взгляд.

– Я знаю, что ты думаешь. Он крут, а я нет.

– Я так не думаю.

– Думаешь. Все думают. Но кто-то должен быть Первым. Понимаешь? Иначе раскол и анархия. Нам это не нужно. Он взял на себя. Я спросил, уверен ли он, и он сказал: «Да». Будем надеяться, что вернётся… более-менее целым. Внутренне, я имею в виду. Он же тоже просто человек, а не палач.

– Палач мне нравится больше, чем Альфа, – говорю.

– Да? – усмехается, Леннон. – А я уже привык к «Альфе».

– Привык, но никогда так не называешь. Только «Он» или, в лучшем случае, «Главный».

– Буду, – заверяет решительно. – Теперь буду. Кто-то должен быть Альфой. Пусть будет он, у него действительно больше…

Леннон замолкает – не может найти подходящих слов.

Я тоже сижу и размышляю, чего же у Альфы больше? Что именно в нём так велико, что даже я отдала ему свою вип-квартиру по первому требованию и без возражений?

– Эл…

– Да?

– У меня есть палатка. Непромокаемая. Я бы подарил её тебе, но и самому мокнуть не охота. Поэтому… я приглашаю тебя к себе.

Девочки, а у вас есть мысли на этот счёт? Чего у Альфы больше? Или меньше…

Глава 23. Рукавичка