Вспомни меня. Книга 1

FINNEAS – Love is Pain

Я не дура – соглашаюсь. День и так был дурацким. Из еды – только орехи, из занятий – только меланхолия. А раскисать нельзя. Нужно думать о хижине.

Парни в лагере строят их, кто во что горазд: только из веток, из веток и глины, в земле, над землёй. Объединяет их одно – почти все подселяют к себе девочек. Те охотно подселяются. Если за нами и впрямь наблюдают, то эксперимент, пожалуй, докажет лишь то, что человеческие существа совсем не сложные явления. Принцип образования пар оказался простым.

Едва мы с Ленноном размещаемся в его палатке, как вдруг молнию дверцы открывают.

– Подвиньтесь, – требует Рыжая.

И мы двигаемся естественно. Леннон не выглядит счастливым, когда я спрашиваю её:

– Кто ещё там мокнет?

– Ну… Умник не достроил свой шалаш и…

– Из девочек! – резко уточняет Леннон.

– Из девочек только Инвалидка.

Леннон как-то нервно смотрит на меня, потом вылезает наружу, попутно выговаривая Рыжей:

– На фига ты в обуви внутрь-то влезла? Смотри сколько грязи нанесла!

Пока его нет, она высовывает из палатки руку и срывает с куста рядом широкие листья, аккуратно убирает ими всю грязь. Я ей не помогаю.

Вскоре Леннон возвращается с девушкой на костылях. Она не мокрая – её куртка лучше даже, чем у Леннона, но ноги в грязи, как и костыли. Ей требуется такое долгое время, чтобы пролезть в дверь палатки, что мне уже начинает казаться, будто это никогда не закончится. В итоге, когда ребро костыля цепляется за молнию у основания, она дёргает его с таким остервенением, что конечно же надрывает её. Дверь отныне никогда не закроется плотно, в ней всегда будет брешь. Леннон ничего ей на это не говорит, только зубы стискивает.

Грязь и мокрые иголки, которые она нанесла своими массивными ботинками, на этот раз убираю я. Никто мне не помогает.

Спим мы вначале сидя, а потом начинаем по очереди заваливаться на бок.

James Blake – Are You Even Real?

Мне снятся собственные ноги и слои юбки из белой лёгкой ткани. Она достаточно короткая, так что мне видны лодыжки. На ткани есть кружева, и я молча любуюсь ими и тем чувством, которое цветёт внутри меня нежностью – моя рука в его руке. Мои пальцы пропущены сквозь его пальцы, удерживающие мою ладонь не слишком крепко, но достаточно, чтобы её невозможно было вырвать. Вокруг нас мистерия ультрасовременных зданий: короб с зияющим пространством внутри, торчащие из бассейна шпили с цветными шарами, безобразный оранжевого цвета металлический паук, уровни переходов между высотками. Мы блуждаем во всём этом хаосе архитектурной мысли, глазея по сторонам, я смеюсь, потому что мне нечего бояться – я с ним. Он выведет, найдёт путь, и защитит, если потребуется. И я сжимаю его ладонь крепче, а он в ответ ещё крепче мою.

Просыпаюсь от боли в руке. Автоматически выдергиваю её из-под чего-то адски тяжёлого. Уже наверняка начало светать, потому что даже в палатке можно кое-как рассмотреть всё без искусственного освещения.

Моя рука была придавлена к земле грузным телом Инвалидки. Как она тут оказалась, не понятно, потому что накануне вечером ютилась в противоположном углу. Сейчас она вжала меня в тканевую стенку так, что палатку перекосило, и спит фактически на моём надувном коврике. Он у меня широкий – если двоим людям лечь рядом достаточно компактно, его ширины хватит на двоих. Ну и этим вторым вчера был Леннон. Собственно, он и сейчас на своём месте, только вместо меня теперь Инвалидка, а я на земле. Но это не самое интересное. Её левая рука обнимает грудь Леннона, а голова лежит на его плече. Я не знаю, спит ли он, или только притворяется (как, вообще, можно спать, когда на тебе отдыхает такая крупногабаритная девушка?), но Рыжая, лежащая по другую его сторону, пялится на меня во все глаза и многозначительно подмигивает: видала, мол, какие дела? Потом она загораживается от развернувшегося зрелища ладонью и ржёт.

Мне не до смеха.

– В туалет не хочешь? – спрашиваю её.

Она кивает, и мы молча вылезаем, чтобы не беспокоить парочку.

Снаружи уже действительно светло, и день, похоже, собирается быть солнечным. От перспективы наконец-то согреться, у меня аж радостно становится на душе.

А Рыжая, тем временем, ржёт в голос:

– Нет, ну ты это видела? Какая конкуренция, мать её! Жесть! Тебя же… тебя же… ха-ха… в прямом смысле выдавили из-под мужика!

Причём дважды, думаю про себя. И оба раза я туда даже не стремилась.

Не успеваем мы вернуться, Леннон, сложив на груди руки, уже ждёт нас. Его малость потряхивает – видимо, от холода, рано же ещё совсем.

Я снимаю его куртку и отдаю:

– Возьми, погрейся.

– Спасибо, конечно. Но меня уже «обогрели».

Сказано это было сквозь зубы и с деланно злым лицом, но я-то всё равно вижу иронию в его сощуренных глазах и виновато улыбаюсь в ответ.

– Палатку жалко, – говорю.

– А ты не жалей. Добудь иголку с ниткой – наверняка у кого-нибудь есть – и заштопай.

Я задумываюсь: попрошайничать мне как-то не хочется.

– Давай так, – предлагаю ему. – Ты добудь, а я зашью.

– Идёт! – машет кудряшками Леннон и подставляет пятерню.