Вспомни меня. Книга 2

А вообще, вывод у него правильный: пусть не оставляет меня одну. Пусть никогда и ни за что, нигде и ни при каких обстоятельствах не оставляет меня.

Тяжко вздохнув, Альфа принимает обратно обязанности главнокомандующего:

- Эти грибы хорошие, - кивает он нам под ноги. – Посмотри, сможем ли мы их приготовить. Я пока разделаю койота.

- А нам можно его есть? – спрашиваю.

- Любое мясо можно есть. Главное правильно приготовить.

- А как готовить это?

- Думаю, варить. И чем дольше, тем лучше.

- Дольше у нас не получится…

- Отварим сколько-нибудь и заберём с собой. Доварим пото́м, на новом месте.

С этого дня наша жизнь меняется, как, впрочем, и окружающие нас ландшафты. Лес становится более густым, а местами и вовсе непроходимым, и лишь иногда сменяется насыпями обвалов с гор. Это самые лёгкие и самые красивые участки пути. Непроходимый лес мы обходим, поднимаясь по склонам выше – на это уходит больше времени и сил, но мы, похоже, больше никуда не спешим, и продвигаемся, скорее, осторожно, нежели торопливо.

Альфа теперь не спит по ночам – следит за костром, чтобы тот не потух и продолжал отпугивать лесных зверей. Я же каждую ночь сплю тревожно, потому что мне боязно за него, холодно без него, и нужно обязательно вовремя проснуться – задолго до восхода, чтобы и он успел выспаться. Он тоже плохо спит. Хоть и готовит кипу нарубленных дров с вечера, чтобы у меня не было нужды собирать их по лесу, уверенности в том, что я всё сделаю правильно, у него, видимо, нет. Что, в принципе, и не удивительно. Конечно, всё больше и больше копится наша усталость, всё меньше и меньше дней солнечных, всё больше пасмурных. Однако, невзирая ни на что, мы продвигаемся, держим свой путь.

The Nightingale – Julee Cruise

Röyksopp - 'Oh, Lover' ft. Susanne Sundfør

Ещё три дня спустя после нескольких часов пути по густому лесу мне приходится попросить Альфу пройти немного вперёд и оставить меня на время в одиночестве по причине дел не столь возвышенных. Когда я вылезаю из кустов, передо мной разворачивается захватывающая дух картина: Альфа сидит на краю выступа и смотрит вдаль на раскинувшиеся у его ног три голубых озера, расщелины, вершины и склоны, сплошь укрытые густой хвойной шубой. Эту шубу никак и ничем не расчесать, все зубья у расчёски выломаются, но мне не хочется думать о том, насколько непроходимы эти леса, и как туго нам придётся. Мне наплевать на всё важное и иллюзорно первостепенное.

Всё, чего я хочу – это затылок и тёмные волосы.

Во мне неожиданно рождается кошка, способная бесшумно ступать лапами по мхам и хвойному настилу, умеющая приближаться к человеку незамеченной. Мои глаза закрываются, потому что нос уткнулся в так давно желанные локоны и втягивает их запах, а мир вокруг разгоняется, вращаясь, размываясь в яркие цветные кометы. Всё ничтожно: сила, уверенность, надёжность, страх или ненависть. Есть только влечение.

Всё во мне, начиная от кончиков пальцев, с жадностью вбирающих изгибы мышц, до самых секретных и требовательных сущностей, отказывается слушать и внимать доводам разума. Я впервые сама по-настоящему утоляю свой голод в касаниях, ласках, поцелуях. Мой странный характер уже так давно сдавливал, глушил потребность касаться, целовать везде, а не только в предложенные губы, что теперь она рванула наружу вот так – неожиданно и неукротимо.

Наверное, во мне слишком много азарта, напора, слишком спонтанным оказалось моё вторжение: под моими ладонями и губами ни вождь, ни поводырь, ни первый, ни главный, ни «альфа» - он беззащитен и уязвим. Я целую его виски́, шею, ключицы, а он не может удерживать себя вертикально – понемногу опускается на убранный жёлтым лишайником камень скалы. Я глажу его волосы, руки, грудь, а он, хоть его глаза и открыты, будто не видит ими ничего, словно находится в каком-то царстве тумана, безмолвный, безропотный, и каждым своим прикосновением я подчиняю его всё больше.

Альфа не даром его имя. Даже из тумана можно выбраться, главное взять поводыря. И этот поводырь для него - мои губы. Если раньше он целовал меня нежно касаясь губами, то теперь словно хочет выпить всю. А мне только этого и надо: я раскрываю свой рот ещё шире, впускаю его так полно, как могу, и пью сама.

Мы обнимаем друг друга непозволительно долго, слишком медленно тормозит земной шар под нами. И когда он просит, а не приказывает: «Делай так ещё», я совсем не узнаю его голос.

Он не трогал мою грудь, я не пыталась ощупывать его, но во мне обосновалось незыблемое и ясное понимание, что случившееся гораздо больше чем секс. Фундаментальнее.

Я перестала воспринимать мир вокруг и всё происходящее, как испытание. Скудность еды давно превратилась в норму, неотъемлемую часть повседневности. Многие потребности упразднились, среди них комфорт и чистота. На первый план вышли совершенно неожиданные вещи, такие как, например, вкус поцелуев и пряное послевкусие взглядов, замирание сердца от самых ничтожных вещей.