— Ничего не могу поделать. Правила везде одинаковы… Там ваша жена? — сочувственно спросил контролер.
— Да, — сказал Ник, готовый согласиться с чем угодно. — Моя жена.
Контролер взглянул на его пустые руки.
— Вы хотите передать ей этот сверточек?
— Да.
— Наверно, еда? Что ж, не голодать же ей. Ладно, скажите стюардессе, что вам нужно поговорить с женой.
Ник ринулся в темноту под пропеллеры спящих самолетов. До венского самолета оставалось полпути, когда Ник услышал рев моторов. Он побежал еще быстрее, рев усилился, косая цепочка освещенных окошек поплыла вдаль, и Ник остановился. Из темноты вышла женщина в летной форме. Взглянув на него, она тоже остановилась.
— На венский рейс опоздали, — сказала она. — Вы пассажир?
— Нет, — медленно ответил Ник, глядя на удаляющийся самолет. — Я хотел поговорить с одним человеком, но теперь уже все равно.
9
Утром, поспав не больше часу, Ник заставил себя поехать в институт; он был так подавлен глухой тоской и ощущением утраты, что даже не замечал физической усталости. В полдень ее самолет прилетит в Вену, значит телеграмму надо ждать во второй половине дня. Он наметил себе срок — три часа дня, — и это облегчило ему ожидание. Казалось, кровь, пульсирующая в его венах, отстукивает минуты.
Чтобы убить время, он все утро провозился с интегратором. Он с интересом наблюдал, как работает прибор, воплотивший идею, которую он когда-то так беспечно бросил в пространство, а потом позабыл совсем. Кончив, Ник взглянул на часы. Ждать осталось всего три часа.
Он пошел в кабинет Гончарова потолковать о приборе. Заговорив о работе, Гончаров оживился, вообще же он был странно озабочен и держался отчужденно. Сначала Ник не обращал внимания на его холодность, но потом она стала слишком явной, а Ник сейчас был особенно восприимчив ко всякому проявлению недружелюбия. Что он мог сделать или сказать такого, что Гончаров на него обиделся, недоумевал Ник. И вдруг вспомнил.
— Между прочим, почему вы вчера вечером не остановили машину? — небрежным тоном спросил он, прерывая разговор о приборе. — Вы проехали мимо меня.
Гончаров растерянно моргнул — он не ожидал такого резкого перехода.
— Простите, вы о чем?
— Вчера на автобусной остановке, на углу Ломоносовского проспекта, — сказал Ник. Его внезапно одолела усталость; пожалуй, не стоило заговаривать об этом. Вчерашний эпизод казался сейчас таким незначительным, таким далеким…
— Я вас не видел.
— Но ведь вы смотрели прямо на меня, — возразил Ник. — Валя тоже заметила это. Вы не могли не видеть нас.
— Валя? — Гончаров пристально поглядел на него, и его явная заинтересованность словно подстегнула Ника. —
— Ваша Валя. Мы с ней дошли туда пешком. Она собиралась куда-то в гости.
— Я и ее не видел, — резко сказал Гончаров, как бы отклоняя непрошеные объяснения Ника, почему они с Валей оказались на улице вдвоем. Он стал нетерпеливо постукивать указательным пальцем по чертежу, о котором до того шла речь. — Я торопился домой. Меня там ждали.
— Мне казалось, вы говорили, что будете весь вечер свободны.
— Да, но когда вы ушли, мне позвонили по очень важному делу. — Ему, очевидно, стоило труда сохранять вежливый тон: настойчивость Ника раздражала его. — Итак, мы говорили о структуре поля…
— Да, — сказал Ник. — Но, может быть, сначала условимся насчет сегодняшнего вечера? — После того как придет телеграмма от Анни, он немного поспит, но потом не хотелось бы оставаться в одиночестве. — Мы с вами собирались провести вечер вместе — быть может, сделаем это сегодня?
— Очень сожалею, — ответил Гончаров, — но у меня тяжело заболел близкий друг. — Он взглянул на часы и отодвинул от себя чертеж. — Извините, пожалуйста, я должен сейчас позвонить и узнать, что сказал врач.
— Разумеется, — откликнулся Ник. Намек на то, что ему лучше уйти, был так же ясен, как и нежелание Гончарова посвящать его в свои дела. Только вчера, подумал он, этот человек сетовал на то, что между ними так много невысказанного, а сегодня сам предпочитает о чем-то умалчивать. Ник встал и ушел. На ходу он взглянул на часы — вот и еще прошло сколько-то времени.
Самолет Анни сейчас уже вылетел из Будапешта. По расписанию она должна быть в Вене через сорок минут. Если она пошлет телеграмму сразу же по приезде, то, пока ее доставят, пройдет еще часа два. Ник валился с ног от усталости, продолжать работу не было никакого смысла. Он решил пойти в гостиницу и ждать там. Растянувшись на кровати возле телефона, Ник мгновенно заснул, надеясь, что его разбудит звонок или стук в дверь, но, когда он, вздрогнув, проснулся, было совсем темно. Оказалось, что уже одиннадцать часов. В смятении он бросился к дежурной по этажу, но телеграммы для него не было. Должно быть, Анни послала вечером письмо. Что за дурацкая экономность, раздраженно подумал он.
Телеграммы не было и утром. В течение дня Ник трижды звонил из института в гостиницу, но ни телеграммы, ни письма не было. Он пообедал у себя в номере и не выходил весь вечер, ожидая, что она позвонит. Она не позвонила. Ник начал приходить в неистовство.