Встреча на деревенской улице

А доброго немало было сделано. Больше им, чем себе самим. Было и такое: надумали они трехкомнатную квартиру себе хлопотать, а для этого надо было еще прописать человека. Прописали Александру. Ну, ясно, и пенсия туда перевелась. Хоть и невелика, а все же тридцать два рубля каждый месяц. Туда, ясное дело, каждый месяц за пенсией не наездишься, так жена дала дочке доверенность. Та получала. Ну и, само собой, тратила. Да не жалко. Пускай. Нам-то куда? Копить, что ли? А у них, как говорится, вся жизнь впереди. Ну, за это и за все другое и нам вниманье оказывали. Другой раз приедут, понавезут всякого, чего в нашей лавке нет. И все шло ладно, пока этот чертяка не подвернулся. Смутил душу. А что, думаю, если сделать так, как он говорит? А с другой стороны, не допускаю мысли, чтоб наши ребята такими подлыми оказались, чтоб не приняли. Ну, думаю, я тебе докажу! И, ничего не сказав о своем плане старухе, поехал в Псков. Ну, как водится, привез им деревенских гостинцев. Они уж в трехкомнатной жили. Новоселье отпраздновали в свое время. Двести рублей им дали на обзаведенье. Да, ну вот, приехал. Зять пришел с работы. Расцеловались с ним. Дочка-то поране освободилась. Сели за стол. Выпили, как водится. Тары-бары ко том о сем. А потом я и говорю — вот, мол, мои дорогие детушки, надумали мы с маткой к вам перебираться. Тяжело нам стало. Одних дров сколько надо наготовить, да сена, да воды перетаскать. А зимой и того хуже. А матка-то не очень здоровая. Вот и надумали мы все наше хозяйство ликвидировать и к вам перебраться.

«То есть как это к нам перебраться?» — опросил зять.

«Да вот так, как сказал. Будем вместе жить, — говорю, а сам вижу — недовольны они, плечами жмут, переглядываются. — Тяжело матке-то, говорю, да. и мне обуза».

«Ну так продайте корову да овец с кабаном и полегче станет», — это опять зять.

«Так это само собой. Да все равно тяжело нам. А тут полегче будет».

«Нет-нет, папа, — это уж дочка, — нам тогда тесно будет. Сейчас вот, сам видишь, у Коли своя комната, мальчик уже большой. Нам спальня. И вот столовая. Куда же вас-то?»

«Столоваться, говорю, можно и на кухне. А столовую нам с маткой».

«Нет-нет, и не выдумывайте. Живете в своем доме и живите».

«Так что, нельзя к вам?»

«Никак нельзя». — Это дочь так ответила.

«Ну что ж, на том спасибо», — сказал я, а голос у самого дрожит. Я уж и позабыл, что игру веду. Дело-то взаправдашное выходит.

Молчат оба. Смотрят в пол. Ну, чего мне тут делать? Стал собираться в обратный путь. Так-то, бывало, заночую, а теперь не оставляют. Сами понимают, трещина пошла.

«Оставайтесь здоровы», — говорю им.

Тут дочка заплакала.

«Чего уж так сразу и обиделся. Любим мы вас, да ведь только тесно нам будет. А если вам надо чего помочь, так мы с Володей всегда поможем — и огород вскопать, и дрова».

«Ладно, авось и сами управимся». — С тем и ушел.

Пока ехал до дому, все думал о том, что произошло. А произошло такое, что не знаю, как и матке сказать. Вот те, думаю, и на! А если б на самом деле коснулось — значит, и не пустили бы. Нечего сказать, хороши!

Ну, приехал и сразу все Александре и выложил. Так, мол, и так. Ждал сочувствия, а она как давай меня чехвостить! Да кто же так делает? Да разве мыслимо проверять своих детей? И кой бес тебя сунул слушать Степку, будто не знаешь его. Да ему самое первое дело какую скверность сделать. И понесла, и понесла. Да тут же собралась и на последнем автобусе к ним и уехала, чтобы успокоить. Кричал я ей: «А если б взаправду вышло?» И слушать не стала.

Вернулась довольная. А на меня не смотрит. Значит, не отошла еще, осуждает. А я все равно не могу найти себе места. Проверка ли, не проверка, а дочку-то с зятем узнал с плохой стороны. Обидно. И опять же думаю: а как дальше с ними-то? Рвать, что ли, до конца? Из сердца выкинуть? А это никак невозможно. Вот ведь какая штука получилась. Все было как надо, и все испортил черт сопатый. Одна надежда — может, постепенно обойдется, а пока вот так вот... — Он закурил новую сигарету.

— Ну, а со Степаном что?

— Со Степкой-то? А так что — повстречались. Спросил он меня про экспериментик. Сделал ли? Поглядел я на него. И, чего раньше не замечал, тут увидел: из ноздрей, как у черта, волосы торчат и глаза как есть самые подлые. «Сволочь ты!» — сказал я ему. Так он засмеялся, вражина, будто того и ждал.

 

1978

БОРМОТУХА