Встреча с неведомым

Ванну так ванну! Я наскоро вымылся, сберегая силы для разговора. Только бы не пошла кровь — перепугаешь их!

И вот мы сидим втроем за круглым столом, и бабушка заботливо подкладывает мне на тарелку всякую всячину.

Все же бабушка постарела, дома я разглядел. Прибавилось морщинок, прямые, черные, подстриженные «под горшок» волосы поседели на висках.

А мама… Мама помолодела. Никогда она еще не была столь красивой, обаятельной. На ней переливалось зеленое платье под цвет ее глаз. Она подчеркнуто не применяла никакой косметики, даже губы перестала красить. И шея у нее была нежная, белая — молодая. Сколько ей лет? Тридцать девять? Ей и тридцати не дашь.

— Коленька, что с тобой произошло? Краше в гроб кладут! — спросила опять бабушка дрогнувшим голосом.

— Что за операция? — поинтересовалась мама.

Я рассказал всю историю, начиная со встречи в зимовье. Пришлось кое-что убавить, так как они очень расстроились.

— Хорошо, хоть в армию теперь не возьмут! — сказала мама. (Она этому радовалась! «Ты теперь не солдат».)

— Поистине, нет ничего страшнее деятельного невежества! — сказала бабушка о Гусе.

— Хорошо сказано, я запишу!

— Запиши. Это слова Гёте.

Я действительно записал, не медля.

— Значит, на Север ты больше не поедешь… — проговорила мама с большим удовлетворением. Она теперь ненавидела Север, не могла простить «загубленные годы»— Надо устраиваться в университет.

— В университет не устраиваются, а поступают, — поправил я маму.

— Что же теперь делать? — сокрушенно вопросила бабушка. И, подумав, ответила сама себе: — Первым делом надо подлечиться. Завтра приглашу профессора, посоветоваться.

Мама посмотрела на крохотные золотые часики-браслетку, напряженно сощурив глаза. Тогда я не понял, хотя отметил эту напряженность. Но когда потом она просматривала новый номер журнала «Театр», я понял — у нее развивалась возрастная дальнозоркость, и она стыдилась этого и скрывала. Несмотря на то что у нее от напряжения ежедневно болела голова, мама ни за что не хотела заказать себе очки.

Мама поцеловала меня и ушла. Она опаздывала на репетицию. Мы остались с бабушкой одни.

Прежде всего мы обнялись и расцеловались. При маме мы стеснялись проявлять свои чувства. Мама была ревнива и упрекала бабушку, что она отняла у нее сына. Затем мы уселись в уютной бабушкиной комнате на диван, и бабушка рассказала мне о семейном несчастье.

Начал я:

— Кто он такой? Наверно, артист? Бабушка с досадой покачала головой.

— Почему именно артист? И разве в этом дело? Столько лет создавала семью и теперь ее разрушает. Взрослый сын, Дмитрий так ее любит! Какая слепая жестокость. Отказалась говорить с ним по радио. Перед микрофоном выступали жены, дети. А у Дмитрия — теща. Я от стыда сгорала. А каково мне было на старости лет врать в микрофон, выгораживать ее?

— Бабушка… Все же я хочу знать, кто он такой? Бабушка окончательно расстроилась и прошлась по комнате.

— Я покурю, — сказала она. Взяла папиросы и вышла на кухню.

На ней был синий свитер и серая юбка, чуть ниже колен. Ноги были еще стройные, и шагала она легко. Просто пожилая женщина. А курить ей следовало бы бросить. Я пошел за ней.

— Тебе же нельзя — дым, — сказала она. Бабушка сидела на подоконнике и курила. Я стал в дверях.

— Бабушка, у этого человека семья?

— Нет у него семьи! — с яростью сказала бабушка и затянулась.

— Я его знаю?

Она молчала. Почему ей так не хочется о нем говорить? Все равно же придется.

— Бабушка, я наконец желаю знать, кто этот человек.

— Ты же болен, Коленька. Тебе нельзя волноваться… — в отчаянии сказала она. — Лиля возвращается к своему первому мужу… Мы от тебя скрывали… Но все равно мама тебе расскажет. А ты совсем болен. Иди ляг…

Я действительно пошел и лег. Что-то мне стало нехорошо. Мутило. Бабушка всполошилась и заставила меня выпить виноградный сок и пустырник, который «успокаивает в четыре раза сильнее, чем валерьянка».

Потом она села возле меня.

— Прежде всего, Коленька, знай, что Дмитрий благороднейший человек. Ни у кого он не отбивал жену. Когда он познакомился с твоей матерью, Николая уже не было в Москве. Он был на Баренцевом море. В Кандалакшском заповеднике… Я вот иногда думаю. То, что Лиля ездила с Дмитрием по Северу, не было ли искуплением за ее предательство? Может, она хотела доказать себе самой и людям, что не боится суровых условий, что дело только в любви?

— Бабушка! — взмолился я. — Да объясни ты мне все толком. Ведь я ничего не понимаю.

— Ты думаешь, я понимаю? — озадаченно произнесла бабушка и потянулась было за папиросами, но взглянула на меня и раздумала курить.

— Первый муж мамы тоже, что ли, ученый? — расстроенно спросил я.

Какому сыну понравится, что у его матери был еще один муж! Бабушка как-то странно смотрела на меня.