Встреча с родиной

Фронт растянулся. Наш чернознаменный 15-й отряд продолжил движение в сторону вагоноремонтного депо, а другие отряды – на Благодатное. Когда ЛБС откатилась подальше от деревни, в ней потихоньку начала кипеть жизнь. Встали наши минометы, на краю деревни гаубицы Д-30. В домах поселились некоторые бойцы. Мы не решались на такой отчаянный шаг, полагая, что жить в хате, в которую в любой момент может прилететь, – это слишком рискованно.

Тем более мы каждый день, сидя на заводе, видели, как то и дело складывались домики, рядом с которыми стояли наши орудия. В то же время в деревне появился и наш штаб – командир взвода птурщиков выбрал себе дом для жилья. По соседству со штабом жил мирный мужик с больной матерью. Она не могла ходить, а он не мог ее бросить и остался.

Днем мы стояли на позиции, а к вечеру двигали в штаб за батарейками к рации и пайками. Потом шли в свой уютный вагончик на заводе. Один из командиров другого расчета подарил нам bluetooth-колонку, которую нашел в одном из домов. Каждый вечер мы слушали музыку и единогласно делали вывод, что воевать в городе намного лучше, чем жить по посадкам в блиндажах без электричества. Свет в вагончик мы протянули кабелем от дизельного генератора, что стоял внизу. Там был отрядный «ноль», привозили пополнение, держали раненых перед эвакуацией.

Наша основная задача в тот период заключалась в поиске и уничтожении техники в посадках за окраинами Соледара, откуда хохлы работали по нашим штурмовикам, продвигавшимся к депо и за него, в деревни Краснопольевка и Сакко и Ванцетти. Я думал, что за дурацкое название, потом оказалось – это какие-то итальянские коммунисты.

По мере продвижения дальше стали вновь попадаться мирные жители, их выводили в Соледар, спасая от огня вражеской артиллерии и минометов. Люди были настолько напуганы и так хотели жить, что я лично видел, как дед лет семидесяти чуть ли не вприпрыжку бежал за нашим бойцом, сопровождавшим группу мирняка, и нес при этом бабку на своих плечах. За ними шла женщина лет пятидесяти, задыхалась и теряла сознание. Останавливаться на этом участке было нельзя, поэтому я решил схватить ее и протащить вперед метров тридцать. Она жаловалась на сердце. У нас с собой была только валерьянка в таблетках, дали ей и отправили дальше к точке эвакуации.

В посадках, если долго приглядываться через оптику ПТУРа, можно было вместо бездны увидеть хохлов. Они то внезапно возникали перед глазами, то вновь исчезали в посадке. Ракеты нам подвозили прямо на завод, поэтому мы могли не экономить боеприпасы. Когда было скучно, работали по одиночным пехотинцам либо парочке бойцов, если они оказывались в поле зрения. Докладывали, что уничтожили минометный расчет, если попадали. Отдельного внимания удостаивались фигуры в черной форме. Нам говорили, что это поляки или грузины. На этих было не жалко потратить и две ракеты, если требовалось.

Центр Соледара к тому моменту мы уже взяли. Туда переехал штаб нашего отряда, в бомбоубежище в подвале одного из домов. Появилась возможность посещать связиста, у которого был телефон для контакта с домом. Я к тому моменту ни разу не выходил на связь с матерью и женой. Страшно было представить, в каком они состоянии находились. До штаба пешком идти далеко, но у нас была возможность уехать на колесах. История с транспортом была весьма оригинальная. В деревне осталось полно мотоциклов и машин, но добыть себе тачку дорогого стоило. Их обычно сразу забирали себе группы эвакуации и командиры, а мопеды и мотоциклы, если их отремонтировать, вполне годились для передвижения даже по снегу.

Просто позвонить домой было нельзя, связь только через специальное приложение. Работает оно откровенно убого. Я, например, точно зная, что моя жена там зарегистрирована, ни разу не смог ее там найти по номеру. Зато нашел мать, написал, что все хорошо. Живой, здоровый и скучаю. Для аудиозвонков не хватало скорости интернета. Я попросил передать всем, кто меня ждал, «привет», и сказал, что скоро вернусь.

Ситуация на фронте обстояла так, что наш завод был чуть ли не единственной точкой с шикарной панорамой на поля с хохлами и работать оттуда можно было постоянно. Этим стали пользоваться и другие расчеты из нашего взвода. В частности, над нами стоял товарищ из взвода ПТРК. Однажды произошло то, чего желает, наверное, каждый уважающий себя птурщик.

На горизонте замаячил хохлячий танк. Да не просто замаячил, а поехал прямо в нашу сторону. Мы не верили своему счастью. Я бежал за ракетой, чтобы зарядить и отработать, но товарищ, что стоял выше, был быстрее. Ракета разорвала розочкой башню танка, с места командира вылетел хохол. Люки танка не были задраены, он торчал из него, как на параде. Обидно, что не я отработал. Пришлось добивать его контрольным выстрелом. Еще час потом смотрели, как в танке рвалось БК. Всему взводу ПТРК была объявлена благодарность, а стрелявшему вручили награду – золотую монету с изображением черепа, 45 грамм чистого золота.