Встреча с Вождем

– Товарищ полковник, похоже, ночь придется постоять. Вчера вечером фрицы пути разбомбили, недалеко отсюда, сейчас восстанавливают. С рассветом обещают нас пропустить. Перед нами еще пара эшелонов стоит, а объездных нет, тут одна линия.

– Понятно. Добро, лейтенант. Значит, ночуем тут. Где мы, кстати?

– Да даже до Иванова не доехали, – расстроенно махнул рукой тот. – В Коврове встали. Слыхали о таком?

– Обижаешь, – блеснул эрудицией Батоныч. – Тут, знаешь ли, знаменитый пулеметный завод располагается, и пулеметы делают, и автоматы. Вон, к примеру, такие, как у тебя. – Полковник кивнул на висящий на плече особиста «ППШ-41». А скоро товарищ Дегтярев еще и противотанковые ружья станет производить. И еще много всякого полезного для нашей грядущей победы, опорные катки для танков, например, или корпуса для авиабомб…

Нет, Батоныч не настолько хорошо знал историю родного края – просто лет через тридцать пять и очень далеко отсюда под его командованием будет служить молодой капитан-ротный, уроженец города славного Коврова Владимирской области. Который и расскажет командиру о своей замечательной родине. А Бат и запомнит.

Лейтенант ГБ шумно сглотнул: большая часть услышанного была для него тайной, и сейчас Патрушев судорожно решал вопрос, не узнал ли он лишнего. Поскольку еще в Москве, на инструктаже у самого товарища народного комиссара, ему было недвусмысленно доведено: товарищ полковник Бат может случайно сказать то, что является гостайной высшего уровня секретности. И его задача сделать так, чтобы это не стало, так или иначе, достоянием чужих ушей. Поскольку оных ушей поблизости не наблюдалось, Патрушев слегка расслабился. Торопливо прогнав давно засевший в мозгу вопрос: кто же такой на самом деле этот полковник, что может в любой кабинет дверь чуть ли не с ноги раскрывать? Нет, что личный представитель САМОГО – это понятно, но тут, похоже, и еще что-то… Да и команда у него странная, в порученцах старлей ходит, хоть общаются они порой, словно давние товарищи – пару раз подслушал обрывки разговоров, было дело. Плюс эти два танкиста, оба ветераны, с наградами, о каких ему только мечтать. Странная команда, точно. Вот только лезть в такое – лучше сразу застрелиться. Ведь понятно же, что секретность тут выше крыши. Непонятно только, ради чего все это?..

– Ну и чего лоб нахмурил, товарищ лейтенант? – весело хмыкнул Батоныч. – Думаешь, жутко секретную тайну узнал? Так ты же человек советский, проверенный, из органов. Значит, и скрывать мне от тебя нечего. Ладно, пошел я спать. Свежим воздухом подышал – и ладно. Кстати, не ожидал, что фрицы досюда долетают. Хреново, глядишь, скоро и до Горького доберутся, а там полно военных заводов[40]. Да, лейтенант, если вдруг раньше времени тронемся, за моими ребятами проследи, чтобы не отстали. Все равно ж спать до самого отправления не станешь, как я понимаю. Добро?

– Так точно, товарищ полковник. Прослежу.

Заснул Владимир Петрович мгновенно, едва коснувшись щекой тощей подушки в сероватой, ощутимо пахнущей хозяйственным мылом наволочке. Не мешал даже молодецкий храп дрыхнущего на соседней койке Очкарика, казалось, слышимый даже за стенами вагона.

Следующий день прошел спокойно и скучно: поезд деловито стучал колесными парами на стыках, унося пассажиров и груз все дальше на северо-восток, и заняться было откровенно нечем. Из Коврова их выпустили на самом рассвете, как и обещали железнодорожники. Впрочем, отъезд Батоныч благополучно проспал, будучи разбуженным около восьми утра принесшим завтрак Очкариком. Чай снова оказался давно остывшим – кипятком танкисты разжились еще ночью, однако будить «товарища полковника» не решились. Нет, нужно будет все-таки разобраться с тем нагревателем…

До самого вечера ехали, то ускоряясь на долгих перегонах, то замедляя ход, когда миновали крупные станции и небольшие полустанки. А вот ближе к вечеру, когда, согласно заверениям паровозной бригады, ехать оставалось совсем ничего: «нормально идем, тарщ полковник, ежели немчура не налетит да путя не побьет, часа через четыре прибудем», они таки нарвались. Недаром у Бата перед этим противно заныла старая рана, полученная еще в Африке, – верный, мать его, признак приближающегося локального песца. Неоднократно проверено, к сожалению.