Встречи

Нина не выдержала, схватила ведра, выскочила из вагона и помчалась в голову состава, где находилась кухня. Она получила ведро каши, полдюжины буханок черного хлеба и впробеги пустилась обратно.

Эшелон тронулся. Паровоз взял с места рывком и стал набирать ход. Она поняла: к себе не успеет. Сунула ведра на подножку первого поравнявшегося с ней вагона, вскочила сама. Теперь все в порядке!

Она хотела войти в вагон, но сколько ни нажимала на ручку, ни напирала плечом на дверь, дверь не открывалась. «Чего закрылись?» Нина принялась колотить кулаком по железной стенке.

— Откройте! Откройте!

Гремя на стрелках, на стыках рельсов, рывками убыстряя бег, раскачиваясь из стороны в сторону, поезд стремительно вырвался из паутины пристанционных путей. Но к нему уже бежали немцы. Нина стояла на подножке, вся побледнев, замерев от страха: «Ой! Да что же теперь? Что будет-то?»

Немецкие автоматчики вели вдоль полотна нашего командира. Он передвигался с трудом, припадая на ногу. Его толкали в спину стволами автоматов. Фуражки на нем не было. Седые волосы его развевались на ветру. Нина на минуту забыла о себе, о своем страхе, хотела крикнуть командиру: «Сюда беги! Прыгай ко мне!» Хотела крикнуть, позвать, но рот не раскрывался.

Когда состав поравнялся с немцами, они остановились и принялись строчить из автоматов по вагонам. «Что же они делают? Зачем стреляют? — возмутилось все в Нине. — Ведь там раненые! Ведь они могут поубивать их!» Она словно не понимала, что немцы затем и стреляют, чтобы перебить раненых.

Один из фрицев, очкастый, долговязый, увидел ее, осклабился, закричал что-то, тыча пальцем в ее сторону. Второй вскинул автомат. Выстрелил он или нет, Нина не поняла: пули до нее не дошли.

На нее снова нахлынул страх: «Если попадут в меня, ранят, только бы сознания не потерять, не свалиться!» Она крепче вцепилась в поручни. Твердила одно и то же, приказывала себе: «Смотри не отпускайся! Смотри не падай!»

Остались позади пригороды, замелькали кусты, перелески.

Нина облегченно вздохнула: кажется, все кончилось хорошо, эшелон благополучно ушел из осажденного города.

«Стучаться надо, чтобы открыли, — подумала она. — Надо скорее в свой вагон бежать! Как там мои-то, целы ли?»

Она уже занесла руку, чтобы постучать, — и в это время, заглушая грохот поезда, взвыли над головой моторы самолетов.

Она опасливо подняла глаза к небу. Три «юнкерса» с ревом пронеслись, обгоняя состав, поливая его свинцом из пулеметов. Развернулись — и пошли навстречу. Нина видела, как бомбы отделились от плоскостей и черными каплями устремились к земле. Она присела, согнувшись, съежилась вся, — сжалась в комочек и закрыла глаза.

Взрывы ударили по другую, противоположную от нее сторону полотна. Вагон подбросило, качнуло. Ведра с кашей и хлебом сорвались с подножки. Нина охнула, приподнялась растерянно, вытянулась, глядя назад, где валялись буханки и белело пятно выплеснувшейся на землю каши.

Опять прогремело над головой, и снова рвануло, — уже в голове состава. Вагоны задергались судорожно, замедляя бег. Остановились. Покатились назад. Встали. Вперед двинулись, — все быстрее, быстрее! Эшелон набрал предельную скорость. «Юнкерсы» заметались над ускользающим поездом. Они обгоняли состав, висели над ним, заходили с хвоста, с головы. Бомбили. Стреляли.

Эшелон уходил! Уходил невредимым!

Нина со страхом и в то же время со злорадством в душе следила за немцами: «Что, не удается вам! Не удается! Бандиты! Гады проклятые! Раненых, беззащитных бомбите! Гады, гады, гады!..»

И вдруг совсем внезапно состав словно ударился обо что-то с налету. Нина слетела с подножки. Упала в кусты, в канаву с водой и потому даже не получила сильных ушибов. Ободрала руки и ноги, поцарапала лицо, вся вымокла. Вскочила сразу же и увидела, как паровоз медленно, будто нехотя, накренился на бок и повалился под откос, увлекая за собой два передних вагона. Это было так неожиданно, выглядело так нереально, что она испугалась, уж не помутился ли у нее рассудок от падения, не мерещится ли ей все это? Она зажмурилась и тут же снова открыла глаза: эшелон, ярко освещенный солнцем, изогнувшись дугой на невысокой насыпи, стоял перед ней, как на ладони. Паровоза не было.

Немцы подожгли застывший на пути состав. В окнах вагонов показались бледные испуганные лица. Раненые, тесня друг друга, устремились через узкие тамбуры к выходам. Выпрыгивали, выбрасывались прямо из окон.

«Юнкерсы» с диким воем носились над головами искалеченных, истекающих кровью людей. Они израсходовали боезапас — не бомбили и не стреляли.

Нина кинулась к своему вагону. Он горел. Окна, двери были открыты. Из окон, с площадок прыгали, спускались, сползали раненые. Стонали, матерились. Одного сбросили, другой сам оборвался.

— Что вы делаете? — еще на бегу закричала Нина. — Тихо-тихо! Спокойно!

Никто на нее не обратил внимания. Обезумевшие от страха люди валились на землю, ползли, бежали в кусты.