Встречи и знакомства

– Приехали мы вечером, – повествовал он. – Погода адская… Дождь льет как из ведра… Собаку, как говорится, на улицу не выгонишь… а ты изволь искать себе ночлега в незнакомом городе! Само собой разумеется, что все мы приняли первые встретившиеся приглашения и разместились, как Бог послал, по всевозможным норам и трущобам. Я попал на невозможный постоялый двор с «номерами для приезжающих», но что это были за номера, одному Богу известно!.. Какие-то грязные стойла с расшатанными кроватями, украшенными для удобства постояльцев подобием громадных грязных блинов вместо матрасов. Я с ужасом оглядел свое помещение и хотел уже бегством спасаться, но в окна барабанил частый и крупный дождик, и ветер как-то особенно безнадежно завывал в трубе!.. Нечего было делать… Приходилось мириться с тем, что есть, и укладываться на ночлег. Я с головой закутался в теплое пальто, сунул себе под голову саквояж и заснул тем богатырским сном, каким русский человек, когда он порядком устанет, способен заснуть, я думаю, даже в аду, когда его на огне поджаривать будут.

Прежде, нежели лечь, я осмотрел, запирается ли мое убогое помещение. Оказалось, что в нем даже простого крючка в двери нет. Тогда я осведомился у угрюмого и надутого хозяина, совершенно ли у них безопасно, и получил в ответ грубую отповедь о том, что не всякому воры страшны и что у иного «стрекулиста» и рад бы взять, да взять нечего!.. Поняв грацию и деликатность намека, я промолчал и положил в душе своей с утра перебраться в какое-нибудь другое, более удобное помещение.

Ночью я обыкновенно не имею привычки просыпаться, и на этот раз проспал бы, вероятно, очень долго, ежели бы на заре не был разбужен отворившейся дверью и стуком тяжелых сапог, отчасти бережно ступавших по моей комнате… Видно было, что старались меня не разбудить… Я притворился, что крепко сплю, и не без волнения стал ожидать, что будет дальше…

Свет тускло проходил в комнату сквозь запотевшее и затянутое паутиной окно, на дворе продолжал лить дождь, следы которого виднелись на полу, занесенные таинственным незнакомцем, осторожно направлявшимся прямо к моей кровати…

Признаюсь откровенно, что сердце у меня дрогнуло…

Револьвер был у меня в узле, под подушкой… да я и не знал хорошенько, заряжен он или нет… А о борьбе с таинственным незнакомцем не могло быть и речи… Это был рослый детина, косая сажень в плечах, с громадной лохматой головой и такими ручищами, неуклюже торчавшими из-под коротких рукавов его кумачовой рубашки, что с него хоть сейчас придорожного разбойника пиши!.. Он близко, в упор подошел ко мне, заглянул мне в лицо с видимым намерением убедиться, сплю я или нет, и каким-то громовым шепотом бросил в сторону двери, оставшейся приотворенной:

– Небось, дрыхнет!..

Сомнения не оставалось никакого… Дело шло обо мне… и о моем бренном существовании, которое, видимо, близилось к концу!..

Я продолжал лежать неподвижно, порешив в том же несокрушимом молчании и в вечность перейти… А Илья Муромец мой тем временем нагнулся, опустился на пол и полез ко мне под кровать.

Во мне на минуту зародилась мысль, что сказочный богатырь намерен поднять меня вместе с кроватью на руки и вынести таким образом по своему усмотрению туда, куда ему заблагорассудится.

Но я ошибся.

Он рылся у меня под кроватью, видимо, что-то отыскивая, и через минуту вытолкнул из-под кровати что-то длинное и красное. Я решился «проснуться» и робко осведомиться, что он делает…

– Проснулся, сердечный?.. – как-то нехотя крикнул он мне из-под кровати. – Что делать!.. Пришлось разбудить тебя, потому никак невозможно… Служба наша такая!

– Какая «служба»? Ты что делаешь-то? – совсем уже обескураженный, вступил я с ним в разговор.

– А вон видишь… Флаги эти самые достаю! Хожалый[369] из фартала[370] приходил. Беспременно вывесить велел! У нас, брат, на этот счет строго…

– Да что вывесить-то? – недоумевал я.

– Да говорят же тебе толком, флаги в три цвета! Экой ты непонятный какой!

– С чего же их развешивать-то?

– С чего? Известно, с радости! С горя, брат, не такие вешают, не полосатые, а черные!..

– Да какая же радость-то. Что случилось?

– Известно, что!.. Опять в кого-то не попали!.. – глубокомысленно сообщил мужик и, взвалив на плечи древки с флагами, направился к двери.

Рассказ этот, неоднократно повторенный Бурлаком, послужил однажды к щекотливой беседе его кое с кем и с тех пор временно исчез из его репертуара.

Умер Бурлак во время поездки, предпринятой труппой артистов по Волге, и погребен в Казани. Он умер среди такой бедности, что товарищам пришлось хоронить его на свой счет, по подписке.

Вслед за его кончиной открыта был подписка на памятник ему, но, попав в руки одного из старых опереточных артистов, она так в его руках и осталась вместе с произведенными взносами, равнявшимися уже довольно солидной сумме.