Встречи и знакомства

Но время шло, наступила уже осень, близилось закрытие выставки, а государь все в Москву не ехал, и наконец разнесся слух, что высочайший приезд отложен, и так как наступало открытие театрального сезона на провинциальных сценах, то начался и отъезд артистов, законтрактованных провинциальными антрепренерами. В числе прочих уехал и исполнитель роди Хлестакова, не представлявший собою в этой роли, правда, ничего особенного, но все-таки исполнявший ее вполне удовлетворительно и прекрасно сыгравшийся с остальными товарищами своими.

«Ревизор» после его отъезда снят был с репертуара, и вот в эту-то минуту внезапно получено было известие о почти неожиданном приезде государя в Москву[376], где он располагал пробыть больше недели и где его присутствие на Политехнической выставке являлось неизбежным.

Всполошились все многочисленные директора выставки, которых в общей сложности насчитывалось до семи или восьми человек, – и больше всех всхлопотался Федотов, считавший свой театральный отдел одним из главных.

Начались горячие совещания о том, что поставить в случае посещения театра государем…

Припомнили, что великий князь передавал императору о впечатлении, вынесенном им из представления «Ревизора», и, сопоставляя это с отъездом исполнителя заглавной роли, пришли к убеждению, что наскоро надо готовить другую боевую пьесу.

Среди всей этой суетни прибыл в Москву государь, и, к неописанному смущению всей выставочной дирекции, стало известно, что его величество высказал непременное желание посетить театр выставки и видеть на сцене именно «Ревизора»…

Что было делать?..

Пригласить для исполнения заглавной роли артиста императорских театров – не согласился министр двора…

Выписать наскоро кого-нибудь из провинции – времени было слишком мало…

Оставалось одно: самому Федотову выйти в роли Хлестакова, на что он и решился, но… и этому встретилось существенное и непобедимое препятствие…

Князь Долгоруков, вызвав Федотова к себе, сообщил ему, что он будет представлен государю как организатор и директор выставочной сцены, почему он и обязан лично встретить государя при посещении им театра.

Тут наступил момент полного отчаяния и для Федотова, и для всей труппы…

«Ревизор» без Хлестакова!..

Ничего подобного никогда еще не видала на подмостках своих ни одна сцена! А Хлестакова налицо не было!!

Начали перебирать наличные силы труппы и остановились на молодом и очень еще неопытном артисте Орлове, занятом всегда во второстепенных ролях, никогда не выходившем из самой заурядной посредственности и не мечтавшем ни о какой ответственной роли… Роль Хлестакова и не снилась ему, конечно, никогда, и при первом слове директора о передаче ему этой роли он пришел в неописуемый ужас. Сначала он принял это за шутку, но когда, к довершению всего, узнал, что исполнять эту ответственную роль он будет в присутствии государя, то ужас его сменился непритворным отчаянием.

– Господи помилуй!.. Да что вы это?! Да как это возможно?! Да вы шутите!! Ей-богу!.. И не грех вам надо мной так забавляться?!

Но времени терять было нельзя…

Назначен был день спектакля, роль была передана подневольному дебютанту, и начались мучительные для него репетиции…

Нечего и говорить, что по собственной инициативе у него из роли ровно ничего не выходило!.. Ни одной фразы не произносил он как следует. Очевидно было, что он не только сам никогда не готовился и не мог готовиться к исполнению роли Хлестакова, но даже никогда не видал в ней никого из серьезных артистов…

Федотов принялся, что называется, «начитывать» ему роль…

Явление за явлением, фразу за фразой повторял он перед ним, указывая ему каждую паузу, каждый жест… и как попугая заставляя его повторять слова за собою…

Ничто не помогало… и такой пародии на Хлестакова, какую представлял собой злополучный Орлов, никогда еще мир не видал!..

А время все шло и шло… и день спектакля приближался…

Попробовали доложить министру двора, что спектакль необходимо изменить, так или иначе представив дело государю, но министр наотрез отвечал, что это невозможно и что спектакль, назначенный по высочайшей воле, никаким отменам и изменениям не подлежит.

– Ну так артисту императорской труппы разрешите играть, ваше сиятельство!.. – растерянно умолял Федотов, обивавший все дни пороги министерской приемной.

– И этого не могу!.. – отвечал министр. – Государю угодно видеть ту именно труппу, которую видел великий князь и о которой он докладывал его величеству!

– Да ведь той труппы уже полностью нет!.. Часть ее распущена!.. – в отчаянии восклицал Федотов.

– Я в этом не виноват!.. Зачем распускали?..

И злополучный директор сцены вновь возвращался в свой театр и вновь принимался за неудачного Хлестакова.

Находили на этого последнего минуты просветления, когда он как будто бы казался сносным, но это были только проблески, и затем наступало прежнее апатичное равнодушие, быстро сменявшееся припадками положительного отчаяния…