Встречи и знакомства

Никто не мог не оценить ту громадную разницу, какая существовала между закрытым, словно потайным судом, все производства которого являлись ненарушимой тайной даже для заинтересованных в деле лиц, и судом гласным, прямым, открытым, где каждое показание выслушивается и оценивается целыми плеядами беспристрастных сторонних слушателей, где судьба живого человека обсуждается не мертвой буквой закона, а живым словом судей общественной совести…

Столицы уже видели в стенах своего нового суда много оправданий, невозможных при прежнем закрытом судопроизводстве…

Много вышло из стен судов и тюрем арестантов, виновных перед буквой закона и правых перед судом общественной совести…

Провинция готовилась к открытию гласных судов с живейшим, почти лихорадочным нетерпением… Там тоже нарождались доморощенные адвокатские силы, жаждавшие показать себя…

Но дело все замедлялось и замедлялось, и в Москве давно уже была серия своих Демосфенов, когда живописная Одесса еще переживала последние дни старых закрытых судов.

Наконец назначено было открытие Одесского окружного суда[447], встреченное всеми одесситами с живейшим и горячим сочувствием.

Назначен был и день открытия, и к этому дню готовились как к местному торжеству.

Первым назначено было уголовное дело с несомненно благоприятным исходом, как это и всегда делается.

Нельзя же открывать суд горем и слезами!..

Выбрана была из вороха скопившихся дел какая-то мелкая кража, поступившая на рассмотрение суда присяжных только потому, что она сопровождалась взломом какого-то несчастного сундучка…

И сумма украденного была ничтожна… И подсудимая, несчастная, совершенно нищая женщина, не могла возбудить ничего, кроме искренней жалости…

Тем не менее для защиты ее, скорее в смысле практической лекции, нежели в видах серьезной защиты, вызван был из Москвы князь Урусов, охотно откликнувшийся на такое лестное приглашение.

Он, всегда оживленный, деятельный и отзывчивый на всякое крупное явление в сфере русской жизни, горячо приветствовал в душе открытие одесского суда и рад был приветствовать его и с высоты ораторской трибуны.

Для обвинения «преступницы» назначен был вновь назначенный товарищ прокурора из местных чиновников, особенно серьезно отнесшийся к такому лестному для него избранию.

Усердие его возросло еще сильнее с тех пор, как ему стало известно, что оппонентом его на суде будет такое светило, как князь Урусов.

Он готовился к своей обвинительной речи со всем рвением новопосвященного рыцаря, со всем задором не уходившихся молодых сил.

Он знал, что на суде будет положительно «весь город» и что зал суда в этот день представит собой зрелище, несравненно более оживленное, нежели любого театра в день постановки самой сенсационной пьесы…

Тут и начальство его должно быть, и его недавние товарищи, и члены того общества, среди которого он так дорожил успехом. А может быть, собиралась на торжество открытия и особа, близкая его юному сердцу…

Словом, налицо были все данные для того, чтобы постараться по возможности отличиться и выйти победителем из не совсем равного турнира.

Стечение публики было громадное.

Всеобщее оживление не могло поддаться никакому описанию. Отслужен был парадный молебен. Громко и торжественно провозглашено было многолетие мудрому монарху, даровавшему России такое новое, светлое благо. И двери гласного суда впервые отворились…

Члены суда заняли свои места.

Товарищ прокурора в новом, с иголочки, мундире важно водворился перед своим пюпитром.

Два бравых жандарма ввели в зал суда первую подсудимую.

Не дебютантом оказался только прибывший из Москвы защитник князь А. И. Урусов.

Он с обычной своей аристократической выдержкой любопытно оглядывал развернувшуюся перед ним пеструю картину и ждал начала заседания, как обычный посетитель первых представлений ждет поднятия занавеса, новой сенсационной пьесы.

Подсудимая, вконец растерянная и перепуганная, робко и неясно отвечала на предлагаемые ей вопросы. Чтение обвинительного акта много времени у суда не отняло, так как все преступление состояло в том, что «преступница» под влиянием нужды и… довольно сильного опьянения «залезла» в сундук товарки и, сломав и без того почти совершенно надломленный замок, вынула из сундучка весь бывший в нем наличный капитал, состоявший из 2 рублей 50 копеек.

Во все время чтения обвинительного акта «преступница» горько плакала, а на вопрос председателя, признает ли она себя виновной, попыталась броситься перед ним на колени, чему помешал дежурный судебный пристав.

Немногочисленный штат свидетелей, состоявший всего из двух или трех оборванцев и стольких же женщин, принадлежавших к подонкам общества, ничего не мог прибавить к делу, откровенно сознаваясь, что находились в сильном «подпитии» и ничего положительно не помнят.

Председатель объявил судебное следствие оконченным и открыл судебные прения…

Этого именно момента нетерпеливо ожидали все присутствовавшие.

– Господин прокурор, ваше слово!.. – торжественно обратился председатель к представителю прокурорского надзора.

Тот встал с места, приосанился, окинул гордым взглядом зал и начал…