Творческую элиту представляли писатели Тургенев, Достоевский, Островский, Успенский, Писемский, Аксаков, Гончаров, Майков, Григорович, Полонский, Станюкович, Плещеев, Сологуб, историки Ключевский и Забелин, юрист Кони, издатели Сытин и Суворин.
Перед избранной публикой выступил с кратким словом Ф. П. Корнилов, член Комитета по сооружению памятника:
– Гений великого Пушкина есть лучшее, прекраснейшее олицетворение русского народного духа и мысли. Заслуги Пушкина родному слову и права его на признательность потомства сознаны не только Россией, но и всем образованным миром. Ныне, представляя на суд России оконченный сооружением памятник, комитет счастлив, что вверяет охранение этого народного достояния заботливости городского управления древнепрестольной Москвы златоверхой. Да процветает и благоденствует Святая Русь и да множатся русские люди, составляющие славу и гордость своего Отечества.
Затем Корнилов вручил представителю городской власти «Акт передачи памятника Пушкина в ведение Московского городского управления». Под колокольный звон и гимн «Боже, царя храни!», исполнявшийся под оркестр хором певчих, покрывало с памятника было снято. Первый венок к его подножию возложили дети поэта. За этим последовало их возложение от многочисленных делегаций городов и всей России. И только после окончания этой церемонии были сняты канаты ограждения и к памятнику хлынули простые смертные, стоявшие вокруг площади и на прилегающих к ней улицах. О том, что последовало за этим, читаем в 24-м номере журнала «Будильник» за 1880 год:
«Зрелище, показавшееся некоторым верхом безобразия и беспорядка, но которое на взгляд всех здравомыслящих и чувствующих людей явилось, напротив, умилительным и отрадным. Люди бросились к подножию и стали отщипывать и отрывать от венков кто веточку, кто несколько листьев на память. Около десятка венков погибло, но большинство остались нетронутыми народом, который при том не останавливала никакая полицейская команда».
…Мысль о возведении достойного памятника гениальному поэту возникла 30 января 1837 года, то есть буквально на следующий день после кончины Александра Сергеевича. Ходатайствуя перед царём об оказании материальной помощи семье покойного, В. А. Жуковский просил «воздвигнуть трогательный, национальный памятник поэту, за который вся Россия, его потерявшая, будет благодарна великодушному соорудителю. Россия была бы обрадована памятником, достойным её первого поэта».
Потребовалось сорок три года (больше, чем прожил поэт), чтобы воплотить в металле мысль покровителя и учителя юного Пушкина. Поистине, в России запрягают долго.
Старший сын.
Как уже упоминалось выше, на открытии памятника присутствовали все дети и внуки Пушкина. И в последующие годы москвичи нередко видели того или иного из них около монумента. Журналист Владимир Покровский вспоминал на склоне лет: «В 1912 году мы с папой ехали из Петербурга на юг и задержались в Москве, было мне тогда тринадцать лет. Бродили мы по знакомым местам. Когда оказались на Тверском бульваре, папа усадил меня на скамью, а сам пошёл куда-то по своим делам. В руках у меня была „Сказка о царе Салтане“. Рядом со мной сел очень старый генерал, спросил, читал ли я сказку. Сказал, что знаю её наизусть.– Даже пушкинские анекдоты знаю, – похвалился я и начал рассказывать.
Генерал деликатно остановил меня, сказал, что знает их, и тут же спросил:
– Кто ваш папа?
– Профессор астрономии. А ваш?
Генерал скорбно улыбнулся.
– Мой папа… Он умер семьдесят пять лет назад.
Подросток, по-видимому, умел хорошо считать, так как быстро сообразил, что родитель представительного генерала умер три четверти века назад, и с отроческой непосредственностью возразил:
– Если бы ваш папа умер семьдесят пять лет назад, то получилось бы, что он умер одновременно с Александром Сергеевичем Пушкиным.
– Но дело в том, что мой отец – Александр Сергеевич Пушкин, – последовало в ответ».
Собеседником Володи Покровского оказался старший сын гениального поэта Александр, любимый ребёнок в семье. Судьба «рыжего Сашки» беспокоила поэта. Вспоминая монархов, при которых он жил, и свои отношения с ними, Александр Сергеевич писал жене: «Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тёзкой; с моим тёзкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибёшь».