Встречи на московских улицах

Стараясь ослабить справедливые упрёки императора по поводу его действий в Москве, он сказал, что вёл переговоры лишь для того, чтобы избежать ненужного кровопролития и спасти Москву от новых бедствий: так как французы всё равно должны эвакуировать её, то он предлагал сделать это без боя, что соответствует обоюдным интересам.

Император, всё более и более раздражаясь, повысил голос до такой степени, что его мог слышать дежурный конвой:

– Видите ли вы, сударь, эти разорённые деревни, эти сёла в пламени? Кого следует упрекать в этих бедствиях? Человек пятьдесят авантюристов, вроде вас, подстрекаемых Англией, которая выбросила их на континент. Но ответственность за эту войну падает на тех, кто вызвал её. Через шесть месяцев я буду в Петербурге и потребую отчёты во всех этих фанфаронадах!

Затем, обращаясь к адъютанту Винцингероде, сказал:

– Что касается вас, граф Нарышкин, не за что вас упрекать; вы – русский, вы исполняете свой долг. Но каким образом человек, принадлежащий к одной из лучших фамилий России, мог стать адъютантом наёмника-чужестранца? Будьте адъютантом русского генерала; такая служба много почётнее».

Наполеон приказал отправить Винцингероде в Вестфалию и предать его там суду. Но генералу повезло: в Могилёвской губернии он был освобождён партией урядника Дудкина из отряда полковника А. И. Чернышёва 10 (22) ноября. То есть ровно через месяц после досадной встречи на Тверской Винцингероде оказался в Петербурге, где был награждён орденом Св. Александра Невского.

Пушкин на Тверской. Два месяца, проведённых в Москве, Александр Сергеевич жил в гостинице «Европа», которая размещалась в здании начала XVIII столетия. Оно строилось для сибирского губернатора Матвея Гагарина и внешне напоминало венецианский дворец: фасад его украшали арки, открытые террасы, каменные крыльца и галереи. В 1820-е годы здание принадлежало М. Д. Часовникову и находилось на месте современного дома № 6 (в его центральной части).

Вечером в гостинице Пушкин исправил окончание стихотворения «Пророк»:

Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

10 сентября поэт был у С. А. Соболевского, о котором говорил:

– Соболевский Сергей Александрович, мой любимейший товарищ, участник во всех моих похождениях. Длинный, длинный, длинноногий, неловкий, готовый сломаться, тощий, как кощей, волосы льняного цвета, глаза светло-голубые, цвету ижорского неба. Нос острый и бесконечный. Короче, я назвал его Ибис. В большом свете дали Соболевскому другое прозвище – Мефистофель.

У Соболевского, а затем у Е. А. Баратынского, П. А. Вяземского и Веневитиновых Александр Сергеевич читал трагедию «Борис Годунов». Друзья поэта и их гости приняли новое творение Пушкина восторженно; Вяземский писал В. А. Жуковскому: «Зрелое и возвышенное произведение. Трагедия ли это или более историческая картина, об этом пока не скажу ни слова: надо вслушаться в неё, вникнуть, чтобы дать удовлетворительное определение, но дело в том, что историческая верность нравов, языка, поэтических красок сохранена в совершенстве. Пушкин развернулся не на шутку, мысли его созрели, душа прояснилась».

Иначе отнеслись к «самовольству» поэта власть предержащие: шеф жандармов А. Х. Бенкендорф потребовал от поэта объяснений по поводу того, как он посмел знакомить публику с произведением, ещё не одобренным царём. Пушкин вынужден был оправдываться:

«Милостивый государь Александр Христофорович.

Так как я действительно читал свою трагедию некоторым особам (конечно, не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставляю за долг препроводить её Вашему превосходительству в том самом виде, как она была мною читана, дабы Вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена. Я не осмелился прежде сего представить её глазам императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения».

Соболевский познакомил Александра Сергеевича с поэтом Адамом Мицкевичем. Два изгнанника (Мицкевич отбывал в российских столицах «ссылку») быстро сошлись. Польского страдальца везде привечали, и он «сблизился со многими русскими литераторами», отмечал Вяземский. Мицкевич поразил Пушкина вдохновенными импровизациями. Своё впечатление от них он выразил в повести «Египетские ночи»: